Китайский секрет

Арестованный химик принялся на досуге перечитывать свои записи об опытах и скоро забыл про Хвостова. Ему было ясно, что он еще не нашел нужного состава массы. В массу надо было еще прибавить какую то составную часть, чтобы посуда в обжиге не кривилась. Он записал в дневнике:

«Порцелинная фабрика есть не что иное, как горная мануфактура, и между всеми прочими великолепнейшая. Но кольми совершеннее она была бы, если бы все к тому делу употребляемые материалы ведать можно было!

В обширном Российском государстве разных минералов, камней и глин множество находится, но большая часть их еще в недрах земли сокрыта…»

Ему вспомнились стихи Ломоносова:

В земное недро ты, химия,
Проникни взора остротой
И, что содержит в нем Россия,
Драги сокровища открой!

Химия еще не проникла в российское земное недро. Нужно разыскивать фарфоровые глины, нужно исследовать и изучать их много лет. А Черкасов требует, чтобы фарфор был сделан завтра, нет — сегодня, сейчас, сию минуту. Ему не терпится поднести царице «фарфоровый презент».

Виноградов вспомнил, что собирался подбавить в новую массу еще два фунта кварца, и ринулся было в дверь. Нужно было сказать точильщикам, чтобы они пока из новой массы ничего не точили.

Дверь была заперта. Химик, верно, забыл, что он арестован! Он заходил большими шагами по лаборатории.

В уме у него всё еще звучали стихи Ломоносова:

В земное недро ты, химия,
Проникни…

Проникнет она, матушка, проникнет, — держи карман, — когда химик под замком сидит…

…Проникни взора остротой…

Тут и «острота взора» не поможет, если подполковник Хвостов над заводом команду взял… Мерзкая рожа!

Скамейка, задетая ногой Виноградова, грохнулась на пол.

И, что содержит в нем Россия,
Драги сокровища открой…

А для кого их открывать? Для царицы? Для Черкасова? Для Хвостова? Ладно, они и без этих сокровищ обойдутся.

Вся огромная работа последних лет показалась химику ненужной и бесцельной. Он захлопнул журнал и улегся спать на голой скамье, положив под голову кафтан.

Прошло несколько дней. Химик сидел под арестом.

Забрызганный грязью курьер привез на завод запечатанный ящик от барона Черкасова. В ящике были образцы белых оренбургских глин, присланные по просьбе Виноградова с Урала. Черкасов приказывал «незамедлительно учинить тем глинам пробу».

Виноградов нехотя принялся за работу. Он сделал пробу из оренбургской глины и обжег ее в маленьком горне. Проба вышла белая, с глянцем, но очень хрупкая, она так и ломалась в руках. Делать посуду из одной этой глины было нельзя. Но когда Виноградов смешал эту глину с гжельской «черноземной», проба вышла хорошей. Виноградов сделал из новой составной массы кубок побольше и обжег его в дровяной печи.

Кубок обжегся прекрасно. Его прямые, гладкие стенки не погнулись, не покривились. Масса была крутая, плотная, полновесная — настоящая фарфоровая.

Виноградов взвешивал кубок рукой и, ощущая пальцами его гладкую глазурь, чувствовал, что держит в руке свою судьбу. Он написал Черкасову:

«Из той оренбургской глины самый настоящий чистый и белый порцелин делать возможно… Посуду поныне в обжиге вело и коробило, но оные недостатки той глиной отвращены быть могут и отвращены будут».

И Виноградов просил Черкасова вернуть ему шпагу. Пока заводский солдат снаряжался в город, чтобы отвезти Черкасову кубок и письмо, химик все еще сидел за столом и, сам того не замечая, чертил на обороте своего письма:

«Это должно

Это должно наконец

Это должно наконец случиться!»

Это, наконец, случилось. Он нашел состав фарфоровой массы.

«Кибиточки любовной почты»

Прошел месяц — и Черкасов, сияя от удовольствия, поднес царице Елизавете белую табакерку из настоящего фарфора. Это сделал Виноградов.

«Табакерки ныне выходят весьма белы и хороши, чище и белее оных поныне сделать было невозможно, разве что бог даст впредь», писал Виноградов Черкасову.

В те времена все вельможи, придворные дамы и сама царица нюхали табак. Фарфоровые табакерки понравились всем.

Их делали в виде почтового конверта, на лицевой стороне черной краской писали адрес, как указывал заказчик. «Мадемуазель брюнеточке с нежным сердцем», — велел написать один надушенный щеголь с мушкой на щеке, заказывая табакерку для своей невесты.

На балах во дворце пажи обменивались табакерками с нарумяненными фрейлинами царицы. Нередко в табакерке скрывалась розовая записочка с чувствительными стишками. Поэтому при дворе табакерки назывались «кибиточками любовной почты».

Случалось, что табакерку заказывал важный сановник, желавший, чтоб его повеличали и прославили на фарфоре. Длинные титулы и чины не умещались на маленькой крышке табакерки. Тогда Черкасов сердился и писал Виноградову:

«Да пошире и подлиннее велите сделать одну табакерку для его сиятельства графа Алексей Григорьевича, ибо его сиятельства титул велик, чтобы уместился надписью на крышке».