Китайцы. Моя страна и мой народ

Подобная сентиментальность типична для китайской литературы. Если идеалы сельской жизни Чжэн Баньцяо основаны на его поэтическом чувстве братской любви к бедному крестьянину, что присуще даосскому духу, то идеалы сельской жизни Цзэн Гофаня — на стремлении сохранить семью, а это тесно связано с конфуцианской семейной системой. Поэтому идеалы сельской жизни укрепляют семью как отдельную ячейку, составную часть социальной системы. И деревня тоже становится отдельной ячейкой, составной частью политико-культурной системы. Любопытно, что Цзэн Гофань, способный военачальник и государственный деятель середины XIX в., в письмах детям и племянникам постоянно предостерегал их от любых проявлений расточительности, советовал им сажать овощи, разводить свиней, унавоживать свои поля. И все эти призывы к усердию и бережливости имели единственную цель — дальнейшее процветание семьи.

Если неприхотливость, умеренность могут надолго сохранить единство семьи, то эти качества играют ту же роль и в отношении всей нации. Цзэн Гофань недвусмысленно выразил эту мысль: «В семьях сановников, где дети привыкли к расточительности, процветание возможно на протяжении лишь одного-двух поколений; в семьях торговцев, усердных и бережливых, оно растянется на три-четыре поколения; семьи же возделывающих землю и изучающих книги, живущие скромно и незаметно, процветать будут пять-шесть поколений. Пока в семье царят сыновняя почтительность и дружелюбие, процветание может длиться восемь-десять поколений».

Теперь совершенно понятно, почему Цзэн Гофань считал, что «разведение рыб, разведение свиней, выращивание овощей и выращивание бамбука — это четыре вещи, которыми нельзя пренебрегать. С одной стороны, — писал он, — тем самым мы продолжаем традиции наших предков, с другой же — заглянув через забор, осознаешь разумность жизни, а войдя во двор, осознаешь причину нашего процветания. Даже если вам придется потратить немного больше денег и нанять нескольких помощников, то эти четыре вещи стоят того. По этим четырем вещам можно определить, процветает семья или приходит в упадок».

Так или иначе, судя по семейным наставлениям, начиная от Янь Чжитуя (531—591), Фань Чжунъяня (989—1052) и Чжу Си (1130—1200) вплоть до Чэнь Хунму (1696—1771) и Цзэн Гофаня (1811—1872), прилежная, бережливая, живущая простой жизнью семья оставалась идеалом, общепризнанной основой здорового морального наследия нации. Семейная система настолько слилась с моделью сельской жизни, что их уже невозможно отделить друг от друга. У древних греков «простота» была словом высокого стиля, и у китайцев «простота» была словом высокого стиля. Вроде бы человек знает все выгоды цивилизации, но осознает и опасности, исходящие от нее. Эллины ценили радости жизни, но и сознавали их эфемерность, страшились зависти богов, поэтому и готовы были радоваться тому, что проще, но долговечнее. Китайцы считают, что наслаждаться слишком большим счастьем — это чжэ фу. Такой человек сокращает отпущенное ему для жизни количество счастья. Поэтому, как писал один ученый конца эпохи Мин, «человек должен быть столь же тщателен в выборе удовольствий, насколько он тщательно избегает всяческих бедствий». И его призыв: «Выбирай счастье попроще» каким-то образом нашел отзвук в китайской душе. Человеческое счастье столь шатко, что самой надежной его гарантией является возврат к простоте и природе. Так и должно быть, и китайцы инстинктивно это осознают. Они стремились к выживанию своих семей, и они добились этого для всей нации.

Молодая нация

По-видимому, китайский народ благодаря врожденному недоверию к цивилизации и приверженности простому образу жизни сумел избежать вредных влияний города. Это наводит на мысль, что так называемую китайскую цивилизацию нужно воспринимать не напрямую, не в наивысших ее достижениях, а именно как цивилизацию, предпочитающую традиционный, простой образ жизни и отнюдь не готовую расстаться с ним. Это, конечно, не та цивилизация, которая гарантирует народу мир без периодических кровопролитий и беспорядков, войн, голода и наводнений.

То, что страна после 2000 лет относительно цивилизованной жизни все еще предоставляла жизненный материал для известного сюжета из «Шуй ху» («Речные заводи»), если изредка было еще возможно людоедство, в какой-то мере раскрывает нам тайну живучести социальных традиций, противостоящих всеразрушающей цивилизации. Сун Цзян, Ли Куй и другие громилы-разбойники с горы Ляншаньбо хоть и жили спустя 15 веков после Конфуция, но для нас они вовсе не представители одряхлевшей цивилизации, а веселые дети народа на самой заре культуры, когда о гарантиях безопасного существования никто и не помышлял. Итак, китайская нация, не достигнув вместе с Конфуцием полной зрелости, просто радовалась затянувшемуся детству.