Китеж. Сборник фантастики

Худой и нескладный, седоватый очкарик. Шестидесятилетний вдовец, потерявший единственного сына в Орхбурском лесу. Вахмистр Джохор первым ворвался в занятый мятежниками штабной бункер и наткнулся грудью на бритвенно наточенные ятаганы. Все-таки трагическая фигура у нас Президент. Тут уж ничего не скажешь… Глубоко запавшие глаза, длинные узловатые пальцы, тонкий прямой нос и всегда немного поджатые губы. Ровный пробор уже редковатых волос. Кадыкастое, покрытое гусиной кожей, а потому какое-то совсем беззащитное горло. На Джохоре старенький шерстяной джемпер, брюки от армейского комбинезона, полосатые шерстяные носки и уж совсем домашние кожаные тапки. Клетчатый плед сполз с кресла на пол. В воздухе запах крепкого табака и старой мебели.

— Да будет свет, — сказал Джохор, и стены кабинета засветились спокойным желтоватым светом.

Все вмиг переменилось. Таинственность, царившая в кабинете, пропала. Он наполнился массой предметов, незаметных доселе и так по-разному отражающих личность владельца; стеллаж с раритетами и беллетристикой, охотничье ружье и кривые ассонирийские кинжалы, новейший терминал, статуетка вечной любви и национальный флаг.

— Я специально не тороплюсь. Хочу, чтобы спешка была исключена с самого начала. Только хладнокровие позволит нам избежать абсолютно недопустимых сейчас ошибок. Все решения должны быть единственно верными. Иного пути у нас нет. — Президент говорил размеренно, чуть помахивая в такт своим словам зажатой в ладони трубкой. — Итак, здесь собраны показания свидетелей, оставшихся в живых. Читать можно в любой последовательности. Когда закончим, поделимся мыслями. Вопросы есть?

— Хорошо бы получить горячий тоник, — неожиданно для себя сказал я и добавил, будто оправдываясь: — Ночь…

— Конечно-конечно. — Президент быстро распорядился по трансляции. — Теперь приступим.

Я взял в руки тонкую черную папку, раскрыл. Тридцать листков мятой, уже порядком засаленной бумаги.

“Я, Ивко Мурый, механик пластформера, тридцати шести лет, Назвавшийся третий раз, свидетельствую. Пришел я на площадь еще засветло — одним из первых. Народу было до того мало, что я на миг испугался: неужто струсили? Отступники — не редкость. Страх смерти хоть простить и нельзя, но понять нетрудно… И тут же я успокоился: еще не время. Чего это людям часами торчать здесь в такой промозглый ветер? Толпа постепенно прибывала, и, когда условленное время приблизилось, я понял: на сей раз людей пришло даже больше, чем в прошлый. На душе у меня просветлело, и я даже замурлыкал себе под нос. Слова этой песенки надолго застряли у меня в голове, потому, наверное, что это было последнее из того, что я запомнил. Затем была черная вспышка, и я потерял сознание. Когда очнулся, на площади копошились санитары, ворочали трупы. Я застонал, и ко мне подбежали с носилками. Я снова потерял сознание. Больше ничего сообщить не могу”.