Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской

Наталья Александровна, милая, у меня к Вам огромная просьба: к Вам в двухнедельный отпуск едет Ваша Валюшка, прошу Вас, постарайтесь у нее выведать, не произошло ли чего-нибудь между Китти и Дубовым и что именно. Я ума не приложу, теряюсь в догадках, ведь Дубов — большой архитектор, благородный и солидный человек, и притом милый…

Представьте, у нас было, как всегда, затруднительное положение с деньгами, я несла вещь на продажу, Вы ведь знаете, что мне приходится помогать моим двум сестрам. Я зашла по дороге вниз, к Дубову, чтобы перехватить у него на несколько дней в долг денег. Я была расстроена, измучена и вообще в подавленном состоянии. Он встретил меня так приветливо, как никогда, и несмотря на то, что он брился и половина его лица была в мыле, я уловила необычное радостное его выражение.

Он почему-то похлопал меня по плечу, положил передо мною на стол сумму вдвое больше той, которую я у него просила, и сказал: «Ваши мучения кончаются, все будет хорошо, с сегодняшнего дня вся ваша жизнь изменится — ничего больше продавать не надо!.. — И прибавил весело: — Дома ли Екатерина Александровна и могу ли я, с вашего разрешения, к ней зайти?»

Я, конечно, поспешила ему утвердительно ответить, а сама все-таки отправилась в город насчет продажи, несколько удивленная и, не скрою, приятно взволнованная его прозрачными намеками. «Неужели что-нибудь серьезное?» — подумала я. И что же? Возвращаюсь через час домой. Китти молчит. Я спрашиваю: «Кто-нибудь был?» «Никого», — отвечает она и глазом не моргнув.

Дня через два я встретила Дубова, это было на улице. Он холодно поклонился и прошел мимо. Что это все значит? Вы ведь знаете, насколько Китти всегда была скрытна по отношению ко мне. Я несчастная мать! В кого пошла она, это насмешливое, холодное и бездушное существо?.. Вся моя надежда на Вас. Ради Бога, узнайте и немедля напишите мне. Всего лучшего.

Е. П. М.

Дневник Китти

Не писала много дней. Готовим в нашем детском саду праздник. Мне больше всех достается. Шью детям костюмы, ставлю музыкальную постановку. Выступаем в нашем Коммунистическом университете имени Свердлова.

Да, я забыла записать одно происшествие. Дубов отличился. В прошлое воскресенье, утром, едва мама ушла в город по делам, заявляется Дубов в ослепительном костюме. Я держала его в коридоре, за дверью, и не хотела пускать в комнату, зная его наглое поведение, тем более что мамы не было дома.

— Не ставьте меня в неловкое положение, пустите меня, — настаивал он. — Даю вам слово, что я пришел с разрешения вашей матери.

— Почему же тогда она сама с вами не пришла? — не верила я ему.

— Потому что у меня к вам личное дело.

Короче говоря, мне пришлось его впустить, хотя бы из-за того, что двери в коридор из всех комнат открылись и все жильцы насторожились. Войдя к нам. Дубов вел себя крайне странно. Куда девалась его развязность? Он пыжился, тужился, точно его что-то давило, и надувался, как индюк.

— Вам, наверное, новый костюм где-нибудь жмет? — еле сдерживаясь от смеха, спросила я его.

И тогда только стало ясно, что он собирается мне что-то сказать, и это «что-то» оказалось предложением, которое он, откашливаясь и несколько раз поправив свой галстук, пролопотал. Тут же, не давая мне еще ответить, он начал приводить замечательные доводы: что он скупил у нас много вещей, а мое замужество их все мне вернет; потом он сказал, что маму устроит у своих родных в Ленинграде на даче и она будет в чудных условиях, так и сказал: «Я ей создам условия!» Когда весь арсенал его скудных слов был исчерпан, он вдруг достал из кармана золотой браслет с часами и собрался мне надеть его на руку, так как никаких возражений он предполагать с моей стороны не мог: еще бы, честь-то какая!

Я спокойно взяла из его рук часы и опустила их в карман его необыкновенного костюма. После чего с необыкновенным чувством радости, я бы даже сказала — счастья, выгнала его вон…

Не удалось ему поприжимать меня по темным углам и достичь своей цели, так он решил добиться своего «законом». Скудоумное животное!..

О, если бы только моя мама знала об этом! Боже мой, что было бы! Она была бы расстроена до слез, а затем, наверное, читала бы мне лекцию соответствующего содержания относительно «первого предложения»… Господи, какая гадость, и слово-то какое мерзкое! Что может быть пошлее этого слова? И говорится обязательно так: «Он сделал ей предложение…» Это слово для многих девушек — магическое, а у меня оно вызывает смех. От глагола «предложить» слово достаточно откровенное и, я бы даже сказала, циничное. Он, видите ли, пришел ей «предложить»… Между этим словом и романтикой лежит огромная пропасть…