Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской

Это случилось, и я вернулась домой с тем, чтобы в воскресенье с утра снова встретиться с Жильбером. Мы решили проводить вместе все дни. Было около 12 часов ночи. По субботам Дима имел обыкновение сидеть до глубокой ночи, а иногда и до утра, за своим письменным столом и заниматься. Зная эту его привычку, я ожидала увидеть знакомую картину: раскрытые книги и за ними Дима у письменного стола, а рядом неизменный спутник его занятий — остывший стакан крепкого чая.

Но на этот раз я ошиблась. Едва я открыла своим ключом нашу квартиру, как дверь из коридора приоткрылась и из нее выглянул Дима:

— Слава Богу! Наконец-то!.. Я уже начал беспокоиться…

Он помог мне скинуть верхнее платье и все время пристально всматривался в мое лицо, видимо, пытаясь прочесть на нем что-то.

Мы вошли в нашу комнату; мама тоже не спала. За ее занавеской горел свет, и время от времени слышался шелест переворачиваемых страниц. Она обычно на ночь читала Евангелие.

Все то, что я собиралась сказать Диме, почему-то сразу вылетело из моей памяти, мысли путались, сердце взволнованно билось. К счастью, он сам пришел мне на помощь своими вопросами:

— Опять появилась эта темная личность? И как только ты могла уйти с ним куда-то? Я просто глазам своим не поверил!..

— Дима, когда-то ты обещал мне не вмешиваться в мою жизнь.

— Жизнь?! Он уже стал твоей жизнью?!

— Да… Вспомни, ты обещал мне, что в любой момент дашь мне развод.

— Развод?.. Ты хочешь стать его женой?

— Да. — И с этим „да“ мне показалось, что небо обрушилось на меня, такой гул и шум наполнил мою голову от прилившей волны крови.

Я подняла взгляд на Диму и была поражена. Он сидел напротив меня в кресле и… улыбался. — Ах, Кит, Кит, какая ты фантазерка… ты же с ним без пяти минут знакома… А как представляешь ты вашу будущую жизнь? Понимаешь ли ты, что ваш брак немыслим ни практически, ни политически? Он приехал оттуда, его фигура далеко не ясна для всех нас здесь… и вдруг ты рядом с ним! Ты, с твоим происхождением… Не думаешь ли ты, что это своего рода „загадочная картинка“, или ребус, который будет интересно кое-кому разгадать?

Я вгляделась в Димино лицо. Оно по-прежнему мне добродушно улыбалось, но где-то в глубине его глаз, казалось, пробегали дьявольские огоньки…

Сердце мое невольно сжалось знакомым предчувствием; я заметила, что пальцы его рук, лежавших на подлокотнике кресла, цепко и судорожно впились в сукно обивки. Он сидел в непринужденной позе, положив ногу на ногу, но носок той ноги, которая висела в воздухе, дрожал мелкой и частой дрожью.

— Ты хочешь запугать меня? — спросила я. — Или, может быть, тебе самому придет в голову мысль разбить наше счастье? Что ж, это благодатная канва для самых разнообразных узоров! Если ты хочешь угрожать мне, то разговор мой будет с тобой короток: я должна поставить тебя в известность, что завтра я подаю заявление в загс о нашем разводе. Меня, как тебе известно, разведут без твоего согласия. Его женой я стану много позже, а до этого дня мне придется еще остаться под твоим кровом.

— „Еще остаться“?.. — тихо переспросил он. — Такие слова после стольких лет совместной жизни, совместной работы…

Взглянув на Диму, я уже увидела совершенно другого человека: мефистофельские огни в его глазах потухли, в голосе исчезла ирония. Передо мной был несчастный человек, раздавленный обрушившимся на него горем.

„Нет, он не причинит мне зла! — подумала я. — Это был только первый порыв, и он продиктован сознанием его бессилия перед моей волей“.

Так было начато наше объяснение. Самые страшные слова были уже мною произнесены, и казалось, что теперь оставалось только утвердить и отстоять наши новые с Димой отношения. Но это оказалось очень трудно и болезненно.

Дима… Разве не был он куском моего сердца? Разве не я создала образ этого, теперь уверенного в себе, человека? Разве мало трудов я положила на него, такого, каким он стал? И разве легко мне было обидеть его и оставить? Его, так самоотверженно приютившего под своим кровом мою мать и меня, давшего кусок хлеба моей тетке, злой Анатолии, узаконившего ее положение (проведя ее в профсоюз)?.. Он отдал мне всю свою любовь, всю свою заботу и ни в чем не стеснял моей неограниченной свободы. Взамен всего этого он требовал от меня только одного: чтобы я жила под его кровом и была его другом. А теперь, после долгих лет жизни, я отнимала у него и это последнее…

Вспомнились годы, когда Дима был объявлен „хозяйчиком-лишенцем“, когда я тайно от него билась за его изобретение, вспомнилась наша с ним впоследствии совместная работа, достигнутое им звание изобретателя… и вновь темные, беспросветные дни доносов, обысков, тюрем… потом опять борьба… и после поражений новые победы и завоеванное нашим общим самоотверженным трудом наступившее материальное благополучие…

А теперь я сама, своими руками разрушаю эти отношения, стоящие много выше обычных отношений между мужчиной и женщиной.