Китти знала, что выглядит привлекательно — мрачное траурное платье из черного крепа выгодно оттеняло ее темно-каштановые волосы и молочную кожу, — но даже это не могло улучшить ее настроения. Китти чувствовала себя несчастной, потому что ужасно горевала по горячо любимому отцу, и к тому же джентльмен, которого она отчаянно хотела увидеть, все еще не приехал. В ее душе зрело раздражение оттого, что она вынуждена была вежливо улыбаться людям, которых либо не знала, либо недолюбливала. А еще ей было невыносимо скучно.
Китти не любила таких вот чаепитий на лужайке и прекрасно понимала, что их с матерью пригласили только потому, что ее дядя с тетей должны были вскоре отправиться в путешествие на другой конец света. Китти удивилась, когда мать приняла приглашение. Обычно в период траура скорбящие родственники почившего не посещали подобных мероприятий. Но мать пробормотала что-то насчет необходимости присутствия семьи, и вот теперь они сидели здесь среди остальных гостей.
Насколько Китти знала, раньше никто из Дирема, расположенного в графстве Норфолк, не предпринимал путешествия в Новую Зеландию, не говоря уж о тех, кто был нанят церковным миссионерским обществом, если это можно было назвать наймом. Ведь по прибытии в Новую Зеландию дядя Джордж и тетя Сара должны были по большей части заботиться о себе самостоятельно. Но дядя Джордж горел желанием поехать, и тетя Сара неизменно мирилась с его амбициями. Не всегда с улыбкой — потому что улыбалась она вообще редко — Сара самоотверженно влачила свой удел — удел не просто жены, а жены англиканского священника-евангелиста, принадлежащего низкой церкви.
Китти принялась обмахиваться черным кружевным веером, но это не помогло. Жара стояла удушающая. Корсет Китти был зашнурован слишком туго, и она чувствовала, как платье пропитывается потом под мышками и на спине. Китти села прямее и принялась исподтишка рассматривать гостей в поисках интересующего ее джентльмена, но поспешно опустила глаза, заметив пристальный взгляд матери. Если бы только Эмили Карлайл могла прочитать мысли Китти, она непременно заперла бы дочь дома на последующие три года вплоть до совершеннолетия.
Китти прекрасно осознавала, что ее отношения с Хью Александром — самым красивым, интересным и якобы «опасным» холостяком графства — непременно стали бы причиной невероятного скандала, если бы о них стало известно. Они уже дважды тайно уезжали из дома, и Хью… Нет, Китти не собиралась никому рассказывать о невероятно восхитительных вещах, которые проделывал Хью. Но когда они объявят о своей помолвке — при мысли об этом Китти испытывала облегчение, — им не нужно больше будет беспокоиться о том, что их застанут вместе.
Китти надеялась, что Хью попросит ее руки у ее отца, но бедный отец сломал шею, упав с лошади. Его смерть оказалась для Китти самым ужасным и неожиданным потрясением. Льюис Карлайл, далеко не такой религиозный фанатик, как его зять, всегда говорил, что ему безразлично, куда отправится его душа после смерти, коль скоро это будет не Норидж, слишком людный и шумный. Однако глаза Китти всегда наполнялись слезами при мысли о том, что ее чудесный папа лежит в холодной земле на церковном кладбище, одинокий, утративший чувство юмора и острый ум, свойственные ему при жизни.
Эмили, чье бледное лицо по-прежнему носило отпечаток скорби, наклонилась к дочери и, прикрыв губы веером, произнесла:
— Ну же, Китти. Постарайся хотя бы сделать вид, что тебе весело.
— Я стараюсь, мама.
— Нет, не стараешься. Ты ерзаешь и вертишь головой из стороны в сторону, словно кролик на поле. Кого ты высматриваешь?
— Никого.
Эмили вновь внимательно посмотрела на дочь, и Китти поспешно наклонила голову, пока покрывшиеся румянцем щеки не выдали ее. «Неужели мать догадалась о моих тайных замыслах», — с беспокойством думала Китти.
— Тогда сиди спокойно. И, прошу тебя, дорогая, улыбайся. Я знаю, сейчас трудно быть очаровательной и внимательной к окружающим, но все же постарайся. Очень хорошо, что сэр и леди Блэквуд пригласили нас, несмотря на траур. — Эмили снова понизила голос: — Этот шанс нужно использовать, Китти. Я приметила трех или четырех подходящих молодых щеголей. Все с хорошими связями и не такие уж непривлекательные. Поэтому будь так любезна, улыбайся. Ты меня слышишь?
Китти внутренне содрогнулась, когда мать употребила старомодное слово «щеголь», и с трудом сдержалась, чтобы не округлить глаза.
— Хорошо, мама.
Это продолжалось уже почти год. С тех самых пор, как мать разрешила ей удлинить подолы платьев и уложить волосы в прическу. Ситуация усугубилась после смерти отца. Похоже, мать всерьез вознамерилась выдать ее замуж за человека с деньгами, ну или по крайней мере за такого человека с деньгами, на которого Карлайлы могли рассчитывать в их нынешнем положении, хотя раньше и не взглянули бы в его сторону.