Воспользовавшись тем, что до начала моей службы осталось еще двое суток, на следующий день после заселения я отправился в город на прогулку… ну и по делам. Не сидеть же мне в пустом дирижабле? Был бы на месте тот же боцман, я бы, может, напросился на продолжение экскурсии, но, кроме охраны, на дирижабле никого не было. Даже ухажер Хельгин и тот решил посвятить этот день работе в конторе.
Эх, вот вляпался я с этой дурой. Была же нормальным человеком, а тут как вожжа под хвост попала. И ведь чую, чую, что она еще устроит мне веселую жизнь на «Фениксе», да куда ж теперь спрыгнешь… Хм, и надо ли?
Я почесал в затылке и сплюнул. Да какого черта? Вон
Дядька Мирон дожидался в той самой кофейне-пекарне, где у меня не так давно произошла стычка с похмельным идиотом…
На этот раз никаких эксцессов не было. Опекун занял столик на улице, под «маркизой», и к моменту моего прихода перед ним уже дымилась пара чашек — кофе для Завидича и какао для меня, а на тарелке лежали те самые пирожные, что мне так и не удалось попробовать в прошлый раз.
Никакого желания обсуждать вчерашнее происшествие в доме Хельги у меня не было. Да и дядька Мирон, кажется, совсем не горел желанием поднимать эту тему. А посему мы ограничились текущими делами. Завидич продемонстрировал мне письмо, написанное контр-адмиралом Несдиничем директору флотского училища, и, заметив мою улыбку, хмыкнул:
— Матвей Савватеевич — человек слова. Ты сдержал данное обещание, он ответил тем же. Так что допивай какао, и поехали в училище. Только учти, директор может устроить тебе экзамен прямо на месте. Ты к такому готов?
Я уверенно кивнул, одним глотком допил какао и встал из-за стола.
— Шустрый, — одобрительно кивнул Завидич, в свою очередь опустошая чашку. Ну а пирожные… я их еще раньше съел.
Опекун бросил на стол куну чаевых, тут же исчезнувшую вместе с пустой посудой, и мы отправились в порт. Именно там, недалеко от огромного краснокирпичного павильона вокзала, расположилось небольшое скромное здание, готовящее офицерский состав Вольного флота. Пожалуй, лучшее учебное заведение подобного толка во всей Новгородской республике, и точно одно из лучших в конфедерации.
К моему удивлению, подача документов на обучение в училище много времени не заняла, хотя, как и предупреждал Завидич, мне, не сходя с места, прямо в кабинете директора был устроен форменный экзамен. Вообще-то это было необязательно, поскольку, в отличие от будущих курсантов дневного отделения, претенденты в слушатели-заочники никаким вступительным испытаниям не подвергаются. Зато первая сессия становится для них сущим кошмаром. Именно на ней происходит основной отсев лентяев и идиотов.
Все это мне театральным шепотом поведал опекун, пока мы дожидались приема у директора училища. Ну а после долгой беседы с местным «царем и богом» я получил от секретаря директора список литературы для самоподготовки и сочувственное сетование на то, что нынче ни одного курсанта-дневника в училище не сыскать, а то можно было бы разжиться лекциями за первый курс. Дескать, оч-чень пользительная вещь для слушателя.
Пока я непонимающе хлопал глазами, мой опекун неопределенно хмыкнул, и на столе перед секретарем оказались две серебряные монетки — полугривны.
Да, здесь до сих пор ассигнациям предпочитают монеты, да еще и с жестко увязанным биметаллическим курсом. Золото относится к серебру как один к пятидесяти… причем серебро считается стратегическим металлом, поскольку широко используется в артефакторике.
Ну а пока я предавался размышлениям об особенностях здешней денежной системы, полугривны исчезли со стола, будто их и не было. Зато вместо них тут же возникла стопка тетрадей, исписанных почти каллиграфическим почерком.
— От одного из курсантов осталось. Знатный был аккуратист… сейчас, наверное, уже капитанский патент имеет, — со вздохом пояснил секретарь.
Завидич покивал и принялся перелистывать тетради.
— Действительно, весьма аккуратные и точные записи.
— О да, у меня, кстати, если нужно, и лекции следующих курсов имеются. Вплоть до выпускного, — с готовностью кивнул секретарь.
Четыре курса. Я хмыкнул и, выудив из кошелька нужную сумму, положил ее перед «тороватым купцом». Опекун и секретарь взглянули на меня с одинаковым удивлением. Впрочем, дядька Мирон понимающе усмехнулся, а «купец», маслено сверкнув глазками, вытащил еще несколько стопок тетрадей. Куда более толстых, чем первая…
— Кирилл, ты в своем репертуаре, — покачал головой Завидич, когда мы оказались на улице.
Я перехватил поудобнее связки с тетрадями и улыбнулся.
— Угум. А теперь в книжный…
Опекун расхохотался:
— Идем, книгочей.
Дядька Мирон забрал у меня одну из связок, и мы направились в сторону кремля, к уже знакомому мне магазину.