Кью

Когда мы пришли на гумно, Фрида бегала из стороны в сторону, как сумасшедшая, а Дана плакала, стоя на коленях в снегу. Пфайффер остановил вдову, чтобы выяснить, что случилось, но в возбужденном состоянии ее речь стала еще более невнятной. Тогда я подошел к Дане и, согнувшись над ней, медленно спросил:

— Что случилось, сестра? Скажи хоть что-нибудь…

В ответ — громкие всхлипы:

— Ландскнехты снова здесь… Они убили моего отца, забрали моих братьев, а меня с матерью… — Она не смогла продолжить.

Появившийся неизвестно откуда, призванный неизвестно на какую войну отряд голодных, промерзших до костей, уставших до смерти наемников продвигался по деревушке, надеясь унести с собой хоть какую-то еду, угрожая побоями, поджогами и убийствами в случае, если им не удастся сделать этого.

Элиас первым нашел выход:

— Если я не ошибаюсь, нас в этой деревушке тридцать мужчин и двадцать женщин. Их конечно же гораздо больше. Побить их мы не сможем. Предлагаю отдать им скот рыцаря: четырех коров им должно хватить. — Высказав нам свое предложение, он поднялся и ушел предупредить остальных. Я поплелся следом, а Пфайффер остался с женщинами.

Крестьяне были приучены защищать добро своего господина даже ценой жизни, так как в ином случае им пришлось бы не на один год стать временнообязанными — отдавать хозяину почти весь свой урожай, чтобы возместить нанесенный ему ущерб. Именно по этой причине очень непросто было убедить их в том, что на этот раз, когда хозяин вернется и потребует свое имущество, они должны высказать ему все, что он заслужил. А сейчас, когда мы остались в изоляции, надо думать только о том, как спасти собственную шкуру.

Мы встретили наемников на улице, утопая по колено в снегу, с всевозможными инструментами, крепко зажатыми в руках. Их было не меньше сотни, но нам сразу бросилось в глаза, как доконали их марш и мороз. Многие из них скрючились из-за обмороженных ног, другие были на грани окоченения. С ними было несколько женщин, скорее всего проституток, самого жалкого вида.

— Нам нужна еда, очаг и травы против лихорадки, — сказал капитан, как только мы подошли настолько, что смогли его услышать.

— Вы их получите, — последовал ответ Ламберта, кузнеца.

— Но, — добавил Элиас, моментально оценивший положение, — отпустите всех мужчин и женщин, которые не хотят идти с вами.

— Никто не хочет дезертировать из моего отряда! — ответил капитан, стараясь, чтобы его слова звучали убедительно, но не успел он договорить, как по крайней мере тридцать мужчин и женщин, утопая в снегу, поспешили спрятаться за нашими спинами.

Капитан застыл на месте с поджатой губой. Затем он заговорил вновь:

— Ладно, тогда показывайте еду, дрова.

Мы отогнали поварам четырех довольно упитанных коров, и они немедленно принялись резать и разделывать их, а кровь мешалась с тающим снегом.

В эту ночь Дана, оцепеневшая от холода и страха, пришла навестить меня в моей соломенной постели, попросила разрешить ей остаться, чтобы я защитил ее, так как она боится, что солдаты снова сделают с ней и с матерью то, что и два года назад.

Она скользнула под меня, прежде чем я сумел хоть как-то среагировать, хотя бы привести в порядок свои мысли. Она была худой, с острыми локтями, с длинными ногами, стройными, как молодые деревца, с маленькими, упирающимися в меня грудями, которые уже трепетали от страсти, она отразилась и у нее на лице, которое почти целиком занимали громадные черные глаза. Она словно сделалась меньше, ее лицо прижалось к моей груди, одна нога медленно обвилась вокруг моих бедер.

— Никто не обидит тебя.

Я мягко вошел в нее: дни, недели и месяцы напряжения и похоти выливались в ожесточенном сопении, сопровождав шем каждое прикосновение, каждое движение. Тонкие губы Даны не шептали ни единого слова, ни единого обещания. Я согнулся, мой рот нашел ее грудь: губы вначале легко коснулись соска, затем плотно сжали его. Я сжимал в руках ее лицо и ее волосы, короче, чем у мальчишки-посыльного, и оставался в ней долго, уже не помню сколько, пока она не заснула, по-прежнему крепко обнимая меня.

Они ушли через три дня, оставив на снегу обглоданные кости скелетов рядом с почерневшими ямами и тридцать отчаявшихся людей, которым не платили много месяцев подряд. Новоприбывшие принесли немалую пользу: почти все они были из деревни, но умели обращаться с оружием и выстраиваться в боевые порядки.

В первую пятницу каждого месяца в Мюльхаузене проходила большая ярмарка ремесленных товаров, привлекавшая народ со всех концов Тюрингии, из Халле и Фульды, Альштедта и Касселя. По словам Пфайффера, именно в этот день нам стоит попытаться вернуться в город и пройти через ворота, оставшись незамеченными в толпе народа. Приближался декабрь. Мы начали устанавливать контакты внутри Мюльхаузена, среди горняков графа Мансфельда, среди жителей Зальцы и Зангерхаузена. В первую пятницу декабря город пивоваров будет забит народом, который жаждет купить что-нибудь поинтереснее, чем соломенная корзина.

Глава 22

Мюльхаузен, 1 декабря 1524 года