Киви

Новозеландцы стремятся уничтожить заросли брума, занимающие большие площади земли, которые можно было бы использовать под пастбища. Мы не раз видели, как машины опрыскивали брум химическим составом, губящим этот кустарник. Для уничтожения брума используются и самолеты. Но мы не могли не согласиться с профессором Кентерберийского университета Уинстоном Роудсом, который с улыбкой сказал однажды, что фермерам, конечно, не удастся расправиться с брумом и что он этому очень рад: ведь новозеландский пейзаж лишился бы своего прекраснейшего украшения.

«Вишневый сад»

В ПОСЛЕДНИЙ день в Данидине мы побывали в университете Отаго на приеме у вице-канцлера университета, беседовали с преподавателями и студентами. Потом, наскоро пообедав, поехали на встречу с представителями местной интеллигенции в дом одного из профессоров. Там мы встретили много друзей Советского Союза, которые нас долго не отпускали.

В гостиницу мы вернулись довольно поздно, порядком уставшие. По правде говоря, очень хотелось отдохнуть. Но в вестибюле нас ждала небольшая «делегация» из трех человек.

Немного смущаясь, один из них объяснил, что они актеры местного любительского театра и пришли пригласить нас на спектакль. О том, что мы в городе, они узнали из газет.

— Мы слышали, что вы завтра уже уезжаете из Данидина, — продолжал он, — и решили, что не можем допустить, чтобы русские не увидели нашей постановки к Вишневого сада». Нам просто необходимо узнать ваше мнение о спектакле. Мы будем играть эту пьесу сегодня специально для вас.

В театр мы шли пешком. Пересекли хорошо освещенную площадь Октагон и свернули на темную узкую улицу, одну из тех, которые ведут от центра в гору, к жилым кварталам. Шел мелкий дождь, и дул пронизывающий ветер с океана. Данидин казался вымершим. По дороге нам не встретилось ни одной живой души.

Через четверть часа мы были на месте. Девушка с фонариком в руках распахнула перед нами калитку и по едва заметной, окаймленной кустами тропинке повела нас к театру.

Это был крошечный театр — сцена и всего пять рядов простых деревянных кресел. Здесь могло разместиться от силы пятьдесят человек.

Но эти стены из узких, гладко оструганных досок, этот сводчатый дощатый потолок что-то напоминали нам. Все стало ясно, когда мы узнали, что театр называется «Глобус». Ну конечно же! Маленький данидинский театр был назван в честь знаменитого лондонского. Построившие его своими руками энтузиасты насколько смогли постарались сделать его похожим на шекспировский «Глобус», знакомый всем нам по многочисленным книжным иллюстрациям. Надо сказать, что в какой-то степени это им удалось, хотя данидинский «Глобус» всего-навсего пристройка к дому молодой супружеской пары, отдающей свои скромные средства и все свое свободное время этому любительскому театру.

Кроме нас, зрителей в театре не было. Нам объяснили, что, поскольку было неизвестно, когда мы сможем прийти и, следовательно, когда начнется спектакль, решили никого не приглашать. Участники постановки еще час назад загримировались и надели костюмы. Все это время они беспокоились, что русские могут где-нибудь задержаться и не приехать.

Нас усадили в первом ряду у самой сцены. За кулисами что-то с грохотом упало, кто-то нервно засмеялся и сразу же смолк. На минуту водворилась тревожная тишина.

Мы волновались, вероятно, не меньше, чем те, кому предстояло выйти на сцену. Нам сказали, что исполнители «ждут от нас серьезного разбора постановки и заранее выражают благодарность за все критические замечания, которые помогут им в работе над русскими пьесами».

Всякий согласится, что нелегко впервые в жизни выступать в роли театральных критиков. Тем более если вас считают, только потому, что вы русские, знатоками «системы» (так артисты «Глобуса» называли систему Станиславского) и авторитетами в вопросах чеховской драматургии. Мы лихорадочно рылись в памяти, стараясь представить себе виденные в Художественном театре пьесы А. П. Чехова.

Медленно, рывками раздвинулся занавес. На сцене появилась миловидная Дуняша со свечой и вслед за ней маленький черноволосый Лопахин с книгой в руке. Лопахин был облачен в длинную, ниже колен, стеснявшую его движения желтоватую рубаху с широченными рукавами и в желтые мягкие турецкие сапожки. Подпоясан он был красным шнурком с кисточками. Его вид так поразил нас, что мы прослушали первые реплики.

Кроме того, было непривычно из уст русских персонажей слышать английскую речь. Актеры с трудом справлялись с русскими именами и тем более отчествами. Они произносили их с особым усердием, растягивая гласные и отчеканивая каждую согласную. «Дунь-яша, Иермолай Алэксей-евйтч, Лыббов Андрэй-евна», — старательно выговаривали они.

Но действие развивалось, артисты разыгрались, и со сцены повеяло знакомым, чеховским.