Клад

Любовь Бурнашева Клад

Клад

Таверна «У семи ветров,»

Храп лошадей и скрип повозок,

Чуть слышен звон колоколов

От церкви – эхом отголосок.

Из леса сумрак наступал,

Запрятав солнце за горами,

Луна взошла на пьедестал

С кроваво-красными лучами.

В таверне свечи свет разлив,

По стенам создавали тени,

Хозяйка чуть глаза прикрыв,

Смотрела на гостей степенно.

В дверь свежий воздух запустил,

Вошёл угрюмый, хмурый рыцарь,

Он кружку рому попросил,

Присел и стал в карманах рыться.

Швырнул на стол он горсть монет

И заказал себе жаркое,

От рома он лишь помрачнел,

И попросил ещё – двойное.

Веселая толпа в углу,

Поёт и веселиться громко

Стук кружек с пивом по столу,

Их лиц не видно, угол тёмный.

Один вдруг стукнул кулаком,

Призвал молчать, сказал им глухо:

– «Вы знаете, в лесу живёт

Колдунья, страшная старуха.

Мне говорили, что она

Клад стережёт, там горы злата,

Не счесть монет из серебра,

Алмазы, бирюза, агаты.

Но как найти бы к ней тропу,

И есть ли к ведьме той дорога?

Скажи, хозяйка, почему

Пойти охотников немного?»

Хозяйка лишь открыла рот,

Как из угла подобно грому

Раздался голос, словно чёрт

Мужик сидел там с бородою.

Сверкнули молнией глаза,

Усы черны, над ртом нависли,

И борода как смоль черна,

А голос страшный, хриплый, низкий:

«Дорога есть, но путь не прост,

Лишь только храбрецам под силу,

Сначала прямо на погост,

Свернуть за крайнюю могилу.

Тропинкой лесом до болот,

Сквозь буреломы и овраги,

Там колокольчик позовёт,

Иди на зов назад не глядя.

Но только проклят этот лес,

Не мало храбрецов он видел,»

Он засмеялся, страшный смех

Глухим был, тяжкий, замогильным:

«Цветёт последний день кипрей,

Луна кровавый сок разлила,

Кому из вас тот клад нужней,

Идите за нечистой силой.»

Он закурил, пыхнул огнём,

Его окутал дым туманом,

И вдруг исчез, как будто сном

Всё было или же обманом.

Тут рыцарь встал, взглянул в окно,

Луна висит кровавой раной,

Сказал: – «Пойду я, всё равно

Один я на земле поганой.

А если сгину, то по мне

Никто на свете не заплачет,

А если клад найду, вдвойне

Судьба вернёт мою удачу.»

«Постой, вернись! Прошу тебя, -

Хозяйка протянула руки, -

Уж сколько вас пропало зря,

Погибло в страшных, жутких муках.»

Но рыцарь выбежал во двор,

Конь захрипел, рванул к погосту,

За кладбищем его пришпорил,

Но лес стеной, пройти не просто.

Подумав рыцарь отпустил,

Сказал коню – «Гуляй на воле,

Уж погибать, так я один,

А не вернусь.» Махнул рукою.

Тропинка в чащу, в глубь вела,

Едва заметная как нитка,

А по краям росла трава

Густая, острая как бритва.

Вступила ночь в свои права,

Врастая в землю как коренья,

И только словно кисея,

Мелькали призрачные тени.

Без страха рыцарь в глубь пошёл,

Уже не зная, что им движет,

Но слышен шепот за спиной,

И звуки, тени ближе, ниже -

Не ходи!!! –

за одежду цеплялись кусты,

Не ходи!!! –

крик взлетевшей с ветки совы.

Не ходи!!! –

ждёт погибель тебя впереди,

Не ходи!!! –

смерть стоит на твоём пути.

Беснуется луна, в лучах

Кровавое сварила зелье,

И разливает липкий страх,

Из запаха вербены с хмелем.

Тягучий вздох из-за спины,

Лицо, затянутое тенью,

Бездонные глаза черны,

На бледной роже приведенья.

Тут потянулся лес из рук,

Корявых с длинными когтями,

Пытаясь вызвать в нём испуг,

Гремели смрадными костями.

Но он упрямо шёл вперёд,

Смотрел под ноги на тропинку,

Ждал – колокольчик позовёт,

Туда где клад лежит старинный.

Разверзлась вдруг земля под ним,

Запахло серой и болотом,

В трясину, за ноги схватив,

Его тянул лохматый кто-то.

Рёв, крики, вопли, суета

И страшное рычанье, ржанье,

Отбиться не сумел, тогда

Стал смерти ждать он с покаяньем.

Всё глубже он идёт на дно,

И тина заползает в уши,

Трясина – савана сукно,

Затягивает тело туже.

Закрыв глаза кончины ждал,

Молился о своём спасенье,

Но тут настала тишина,

Открыл глаза он с удивленьем.

Болота нет, он на земле,

А перед ним луна сияет,

Как будто в чудном, сладком сне,

Из света дева выплывает.

Печальная, прозрачен лик,

И восковая бледность кожи,

Шла по лучам и до земли

Был путь ступеньками уложен.

Лед синевы в её глазах,

И взгляд лучистый к себе манит,

С луча спустилась, подошла,

Цветочным духом одурманив.

Руно сверкающих волос,

Струится белою рекою,

На голове венок из роз,

Фигура скрыта кисеёю.

Взглянула пристально в глаза,

Коснулась до лица рукою,

И по тропинке в лес ушла,

Звон колокольчика – волною.

Прозрачная звенела даль,

И ночь на небе звёзды путала,

Он шел за девой, но печаль

На сердце, болью-сетью, путами.

А сзади скрежеты зубов,

Крик, стоны, вой как с преисподней,

Стучали крышки от гробов,

Вся нечисть собралась, их сотни.

Но он упрямо шёл вперёд,

Горело сердце, в груди пламя,

Тут колокольчик стих, замолк,

К костру он вышел на поляне.

В котле, висевшем над огнём,

Варилось колдовское зелье,

Кружило в небе вороньё,

Пир предвкушая и веселье.

С клюкой старуха подошла,

Глаза черны, седые пряди: -

«За кладом ты пришёл сюда,

Бери и уходи не глядя. -

Сундук из-под земли возник,

Набитый доверху богатством,

– Вот золото твоё, возьми,

Сумеешь унести, то властвуй.»

Но рыцарь даже не взглянул,

Искал он, что-то, озираясь,

К старухе руки протянул: -

«Скажи, где дева молодая?

Давно такую я искал,

Отдай её мне, бабка, в жёны,

Мне без неё вся жизнь – тоска,

Я к ней навек приворожённый.

Я лес прошёл, я стал другим,