Клад

Назкен просто ликовал на степном просторе… Все ему нравилось здесь: тишина, рев верблюдов, петушиная драка, затеянная пернатыми забияками прямо посередине улицы… С утра паренек покрутился с мужчинами возле отцовской «Волги». Хотел было прокатиться, показать машину покупателям в ходу, но не вышло. Тогда его интерес всецело переключился на буланого жеребца-двухлетку. Еще утром ему приглянулся этот заматерелый стригун, бегающий за хвостом кобылы. Пареньку хотелось взнуздать его, ускакать в степь. Однажды Назкен ухитрился приманить жеребчика куском круто посоленного хлеба, подвести к вороху кизяков и опуститься на лоснящуюся гладкую спину. Не тут-то было! Понятливый коняжка крутнулся на месте и отбежал в сторону.

Эту незадачу Назкена увидели аульские мальчишки. Они тут же освистали городского. «Все равно взнуздаю!» — пообещал им Назкен. И снова поторопился, потому что без помощи взрослых не совладал с животиной; сколько ни изощрялся — не поймал. Пришлось идти за помощью к Жазыбеку-ага. В дяде оставалось еще много мальчишеского. Он охотно становился в воротах, когда ребятня затевала под вечер гонять футбол на лугу, азартно кричал, увлекаясь, переживал, как маленький. Ломкий басок его часто взмывал над звонкими выкриками детей. Никто не осуждал джигита за дружбу с младшими. Желание Назкена объездить, считай, взрослую лошадь привело в восторг дядю, не очень-то отличавшегося характером от городского выдумщика.

— Падать нисколько не страшно, — уговаривал Жазыбек племянника. — Земля, особенно если на ней травка погуще, мягкая, что ковер. А на ковре борцы классического стиля знаешь как друг друга кидают! Вот выведем буланого на косогор за околицу, там он у нас попрыгает. Пора тебе с коньком подружиться.

Назкен на какое-то время прикусил язык. Кататься он и сейчас готов, но падать? Почему именно об этом заговорил сейчас Жазыбек? Больше всего юный алмаатинец боялся синяков. Мать тут же обратит внимание, запричитает, поведет к врачу… Но отступать некуда. Сам нарвался на желание приручить жеребчика. Уж очень хотелось ему покрасоваться верхом перед аульской ребятней.

Едва попили чая, ничего не сказав занятым своим делом женщинам, дядя и племянник ушли за последние дворы, где буйствовала пахучими травами степь. Чем ближе они подходили к месту объездки, тем тревожнее становилось на сердце у Назкена. Сейчас он не прочь бы уступить роль укротителя жеребенка кому-нибудь другому. Но Жазыбек думал иначе. Он хотел сделать героем дня именно его, никого другого. Внушал Назкену:

— Мальчишки умрут от зависти, когда увидят тебя на буланом! Посмотришь: сразу признают тебя за своего!

Нешумная их процессия остановилась у пологого холма, поверхность которого была слегка изрыта сусликами, обретшими здесь свое прибежище. Невдалеке, между кочками, вился звонкий ручеек с чистой, незамутненной водой.

Перед наездниками простиралась степь, озвученная птичьими голосами. Бархатные травы перекатывались под ветром пестрыми волнами. Жазыбек ловко накинул на голову рвущегося из рук двухлетка скрепленные баранчиками ремешки, заправил узду между крепкими зубами скакуна. Тот вскинул голову, начал грызть удила. Джигит успокоительно потрепал ретивое животное по холке, затем, слегка подстегивая плетью, начал гонять на длинных вожжах по кругу. Тот несся легко и грациозно, поигрывая длинной гривой. «Пусть разогреется!» — объяснил свои действия Жазыбек.

Начало было хорошим, обнадеживающим. Но откуда-то появились мальчишки. По одному, по два они тянулись от ближних домов, выкрикивая что-то непонятное на ходу. В их глазах и в выкриках была неприкрытая зависть.

Назкен верховой езды не боялся. Он переживал минуты счастья, когда взрослые подсаживали его на покорную конягу, и она несла его вскачь по степи. Держаться в седле осанисто, с достоинством лихого наездника он научился еще в раннем возрасте, приезжая к дедушке на каникулы. Но лошадки его детства были тихие нравом, покорные рукам людей, не кусались и не били задом… А сейчас в пяти метрах от мальчика носился по кругу на длинном поводке откормленный заботливыми хозяевами, то и дело вскидывающий задними ногами полузверь, похоже не терпевший на своей спине и пустого седла. Приручить такого удается не всякому опытному всаднику, пугливо раздумывал городской мальчик.

Назкен слышал от старших рассказ: как разъяренный скакун, взвившись свечой, свалился вдруг на бок, подминая седока… На все готов Назкен, не из робкого десятка! Да вот мальчишки не засмеяли бы после… По лицам этих прокопченных солнцем сорванцов приезжий видел: каждый из юных аульчан готов вскочить на буланого и испытать счастье. Но непреклонно решение Жазыбека: первенство здесь должно принадлежать гостю.

Вот ременный поводок уже в руках Назкена. Пусть жеребчик и его юный повелитель привыкают друг к другу пока на расстоянии. Назкен с этой минуты должен забирать конец поводка к себе, делать его все короче, пока рука ухватится за узду.

Посмотреть на это зрелище пришли братья Жаркеловы, услышавшие подозрительные ребячьи выкрики за околицей.

— Гляди, он свечой взовьется!