Клад

— «Сонарем» предлагает вам остаться здесь еще на один срок… Не скрою, вас хотят использовать в качестве главного консультанта геологоразведочной службы страны… Это большое доверие, товарищ Казтуганов.

Казыбек усмехнулся. «Мягко стелет посол! Сначала сообщил о награде, затем — расплата за нечаянную радость двумя годами мучений на солнцепеке днем и в невыносимой духоте по ночам».

— Разумеется, никто не может заставить вас остаться, если к тому нет условий. Но вы сами понимаете: не всегда человек живет по заранее намеченному плану. Интересы общества диктуют подчас любому из нас…

И тут посол сослался на собственный пример. Он служил в африканских странах одиннадцатый год.

Неожиданно для себя Казыбек отыскал причину для отказа и поспешно проговорил:

— Мы не готовились продлить срок отлучки из дому… Жена уехала! Посоветоваться бы, да не с кем.

— Напишите ей, объясните ситуацию, — спокойно вразумлял дипломат. — Если она пожелает вернуться, визу получит… Человек вы здесь известный. Советую подумать.

— Есть над чем подумать.

— Ради бога! — Посол, глядя Казыбеку в глаза, сцепил на груди пальцы. — Думайте, Казыбек Казтаевич.

Из резиденции посла Казыбек вышел усталым, будто таскал мешки с песком. Трудно было удержать себя от желанной поездки домой. Разобщенная семья и он сам давно были настроены на скорые перемены. Он порой мучительно тосковал по Меруерт, с тревогой переживал долгую разлуку с родителями, возраст которых подходил к критическому. Отец в каждом письме напоминал о своих немощах и о его сыновнем долге…

В сны часто наведывались картины жизни в ауле. Видения эти возвращали в прошлое. Казыбек подчас переживал моменты, когда ему хотелось кричать в голос от тоски по своим. Он подолгу стоял на берегу моря и смотрел в ту сторону, где восходит солнце. Однажды ему возомнился вместо зыблющейся поверхности моря степной оазис с плавным кружением орла вдали, и он, сорвавшись с места, побежал к автобусу, чтобы услышать привычную слуху родную речь. Теперь от него требовались какие-то сверхусилия для обуздания самого себя. Если бы этот вежливый человек в посольстве хоть в чем-нибудь пережал, настаивая на своем, заговорил казенным языком, у Казыбека достало бы характера послать его ко всем чертям и с орденом и другими благами, лишающими его обыкновенных радостей общения с близкими. Теперь он, сидя в номере отеля, нервно грыз ноготь большого пальца и твердил с отчаянием:

— Как жаль, что отпустил тогда Меруерт! Вот чей совет пригодился бы сейчас!

3

Меруерт заговорила о доме чуть не в первые недели пребывания за рубежом. Она вдруг разлюбила приглянувшийся сначала вид на зеленую гору перед окнами виллы, мелкопесчаный берег лагуны и темно-вишневые небеса с крупными, в кулак, звездами.

— Тебе-то легко, ты занят с утра до вечера на шахте… А каково мне? — говорила она вечером мужу. — И словом не с кем перемолвиться. Брожу по дому, как немая: ни радио включить, ни по телефону поболтать. На улице чувствую себя совсем чужой, как с луны свалилась. Бормочу что-то сама себе. Скоро рехнусь, наверное.

Казыбека сердили эти слова.

— Послушай, — он обнял легонько супругу за талию, привлек поближе. — Разве мы с тобою не обговорили все прелести здешней жизни, будучи в Алма-Ате? Что нового обнаружила ты по приезде, в отличие от того, что нам рассказали Суичмезовы? Может, наступило разочарование во мне и оттого тебе неймется сейчас?

Она не отстранялась, она была покорной его рукам. Но душа оставалась где-то за пределами досягаемости.

— Ох, не истязай меня хоть ты своей железной логикой, Казыбек! Я никогда не оставалась так долго без детей, не знала, что это такое… Ты на работу, а я часами думаю: чем сейчас занимается Айманка, покушала ли Шолпанка — она никогда сама не попросит… И маме с ними тяжело. Знаешь, как трудно ухаживать за двумя маленькими девчонками? Они ведь должны ходить чистыми, в наглаженных платьях. Положено следить за ними, чтобы сыты были, вовремя ложились спать. Поводи их каждый день в детсад туда и обратно. Тебе этого не понять, ты мужчина! А я понимаю.

Новое в Меруерт, не замечаемое прежде, было то, что она подкрепляла свои слова обильными слезами и нервными выкриками.

— Я слабая, слабая! — поносила она себя. — Ну, что же мне делать, если я оказалась такой… Я же говорила тебе, когда выходила замуж: ты со мною намучаешься.

Будто лучи солнца сквозь тучу или частый дождичек, она улыбалась плача, смеялась над своей слабостью и… завтра этот концерт продолжался в том же духе, с небольшими поправками на то, что пригрезилось во сне или с кем в магазине встретилась.

— А ты старайся не думать о детях! — поучал Казыбек. — Они у нас не младенцы, кое-что и сами могут. Например, надеть платьице, завязать шнурки на ботиночках. И мама твоя не такая уж старая. Помнишь, как она уверяла: с малышками справится, девочки ей не в тягость. Умница она у нас с тобой! Да и как вернуться сейчас? Ты об этом думала?