Клад адмирала

Зимин посмотрел на спутника недоверчиво: по возрасту вроде не подходит ни к одной войне. Засекин после долгой паузы сам прояснил:

– Только мы быстро закончили. Страна маленькая, и куда мадьярам против нас.

Ах вон что: в Венгрии в пятьдесят шестом двоюродный брат пасечника подавлял восстание.

Короткий разговор прервался, и опять Зимин углубился в свои размышления.

Заболоченная низина кончилась, копыта коней застучали по твердой земле. В худосочной траве потянулась узенькая, давным-давно не хоженная тропа. Не сильно петляя меж хвойных деревьев, она тянулась, пока не привела на пригорок, где возвышался бревенчатый домик с островерхой тесовой крышей, увенчанной крестом. Зимин в жизни не видел таких, не сразу понял назначение этого строения.

– Неужели часовня? – сказал неуверенно.

– Она самая, – подтвердил Засекин, спешиваясь и закуривая. – В старину на этом месте каждое лето чествование святого Пантелеймона происходило. Был такой святой.

– Удивительно, как уцелела, – тоже слезая с лошади, сказал Зимин.

– Что да, то да, – согласился Засекин.

– А вообще почему бы не сохраниться. Глухая тайга, – вслух для себя рассудил Зимин. Он расчехлил фотоаппарат, сфотографировал часовню.

– Это теперь глухая. Раньше здесь народу поболее чем в Пихтовой было, – возразил Засекин. – Лагеря кругом стояли. «Вольный», «Надежда», «Свободный». Мимо «Свободного» ехать будем.

– Далеко он?

– Да километра два.

– Тогда, может, там отдыхать остановимся?

– Ну поехали, без разницы, – легко согласился Засекин. Завязал расстегнутый было подсумок, вдел в пасть лошади удила.

На прощенье Зимин заглянул внутрь часовенки и пожалел, что сделал это: очароваться можно было только ее наружным видом.

Опять ехали, опять копыта коней глухо стучали по земле. Темно-зеленые пихты, после того как отдалились от часовни, уже не стояли так густо, мешались с березой и осиной.

Лес расступился, и на возникшем перед глазами огромном пространстве предстал глазам длинный и высокий глухой забор со смотровыми вышками по краям, с гирляндами из металлических черно-белых абажуров, предохранявших некогда лампочки электрического освещения от снега, пыли, камушков. Целые звенья зубчатого забора местами повалились, и через образовавшиеся пустоты виднелись прогонистые приземистые бараки – пепельно-серые, невзрачные, как и все на этой окруженной лесом территории. Зимин насчитал шесть таких бараков. Виднелись и еще какие-то строения, но они не походили на жилье заключенных.

– «Свободный», – сказал Засекин. – На три с лишним тысячи зеков лагерь.

– Все в шести бараках умещались?

– Семь было. Сгорел один, вместе с лазаретом и кухней. А так все в сохранности. Баня, караульное помещение, клуб. Имени Берии назывался.

– Лес валили заключенные?

– Не, лес мало. Кирпич делали. Узкоколейка была от лагеря к заводу и глиняному карьеру. – Засекин махнул рукой, указывая, куда тянулась узкоколейка.

– Клуб имени Берии, – задумчиво проговорил Зимин.

– Да. Вон он. Брусовой дом с ободранной крышей.

– Посмотрю. – Зимин было направил лошадь в сторону лагеря.

– Э-ээ, – живо отреагировал Засекин. – Пешком лучше. Я пока напою животину. Ручей вон, – ткнул пальцем туда, где около кромки леса поднималась высокая сочная трава.

По дощатому полуразрушенному настилу Зимин через центральный вход – там прибита была к стоящим рядом двум столбам доска с буквами «КПП» – вошел на территорию «Свободного». Ворота, открывавшиеся некогда для подвод и автомобилей, лежали на земле, вдавленные в нее. Ворота сплошь были опутаны колючей проволокой, оборванные ее концы кудрявыми завитками тянулись вверх. Куски колючки мелькали и на столбах ограждения, тянулись по земле. Шагах в пятнадцати от КПП валялась целая бухта проволоки с острыми стальными шипами. За долгие годы лежания невостребованная эта бухта вцепилась колючками, вросла в грунт. Зимин понял, почему провожатый его посоветовал пешком отправляться осматривать таежный концентрационный лагерь: при таком обилии проволоки лошадь неминуемо изодрала бы об нее в кровь ноги.

Зимин подошел к ближнему бараку. Дверь в барак с крохотными зарешеченными окнами была приотворена. Носком сапога Зимин поддел ее, раскрывая шире, вошел в барак.