Через минуту мотоцикл скрылся из виду, некоторое время еще доносился его затихающий гул, потом и он пропал.
В наставшей тишине слышны были только треск горящей, плюющейся копотью резины да шорох листвы от пробегающего в кронах деревьев свежего – ближе к ночи – осеннего ветерка.
– Годится под сиденье. – Зимин кинул к ногам Пушели скатанную зачехленную палатку. Сам сел на рюкзак с рыболовными снастями и спальниками.
Пушели, опустившись на палатку, молчал. Даже не спросил о бандитах, откуда они объявились в этой глухомани, почему знакомы с Нетесовым. То ли в общих чертах понимал, то ли все не мог оправиться от переделки.
Зимину тоже было не до разговоров. В пылу схватки он ничего не почувствовал, выдирая зубами чеку из гранаты. Теперь пристала острая зубная боль. Он потрогал зубы пальцами. Два нижних качались. Кажется, придется удалять. На войне все сохранил в целости, а тут… Досада вспыхнула и погасла. Он усмехнулся про себя: что за цена победы в таком неравном поединке – два шатающихся зуба у него и легкое ранение у Сергея?.. Взглянув в очередной раз на Пушели, подумал, что он, приехав на землю предков, каких-нибудь час-полтора назад мог оказаться убитым на этой земле. Так близко от места, где сложил голову его прадед…
Сумерки приближались. Огонь от горящих скатов очерчивался все резче, а хвойный лес, откуда вынырнул зеленый ЗИЛ, виделся уже одной сплошной черной линией.
Пора было приготовиться к ночи – принести дров для костра, зачерпнуть воды для питья.
Из второго рюкзака он вынул вместительный полуведерный котелок, который был заполнен продуктами, посудой, двумя плоскими фляжками. Из фляжки налил в пластмассовый стаканчик, протянул Пушели.
– Водка.
– А вы? – спросил Пушели.
– Нельзя. Потом, – Зимин махнул рукой в сторону сидящих в десятке метров от них связанных бандитов. – Выпейте.
Он выложил содержимое котелка на рюкзак, отправился за водой.
Тонкий ручеек пробегал около трех кедров. Не самая, может, чистая вода, с привкусом болота, однако искать другой источник, оставлять без внимания бандитов поостерегся. Хорошенько прокипятить – нормальная будет вода для питья.
С дровами для костра вообще никаких проблем не возникло: кругом полно валежника, оставалось только в кучу стаскать.
Пушели держал в руках его фотоаппарат, когда он, управившись, опять сел рядом.
– Посмотрите, Андрей Андреевич, – пальцем показал Пушели.
На «Зените», который Зимин пытался, отъехав от трех каменных истуканов, извлечь из рюкзака, да так и не успел, была глубокая вмятина, объектив разбит. Осколочек гранаты угодил и в фотоаппарат.
– Выкинуть надо, отснимал свое, – сказал Зимин.
– Подарите его мне, – попросил Пушели. – На память.
– Пожалуйста…
Зимин присел на корточки перед кучей валежника. Чиркнул спичкой о коробок, зажигая костер. Костер быстро занялся, и они оба опять долго молча сидели, смотрели на огонь.
– Андрей Андреевич, вы говорили, Степан Пушилин увез с собой за границу много золота, – первым нарушил молчание Пушели.
– Говорил. Три пуда.
– Вы ошибаетесь, Андрей Андреевич.
Поймав немой вопросительный взгляд Зимина, кивнул:
– Ошибаетесь. У него было вместе с деньгами жены сто пятьдесят два советских рубля и восемь золотых монет, когда он бежал из этих мест. А после перехода границы осталась всего одна монета. Один золотой червонец на троих.
– Трое – это Степан, Анна, Андрей?
Пушели кивнул.
– А клад? Забыл его местонахождение или невозможно было подступиться, взять?
– Помнил и мог. Но для этого нужно было еще очень долго, день или два, оставаться около Пихтового. А он боялся, не хотел задерживаться. Это, может быть, трудно понять: находиться рядом с золотом перед тем как навсегда покинуть страну – и не набить пустой карман. Для этого нужно, наверно, как он, лучшие годы провести в лагерях.
– Новость так новость, – только и сказал Зимин.
– Это еще не все, Андрей Андреевич. Не главная новость. Пушилины имели не три пуда золота, а гораздо больше. Восемь с половиной.
– Адвокату Мурашову в тюремной камере Степан Пушилин говорил о трех пудах…
– Он не утаивал. Об остальном он узнал много позднее. Уже не в России.
– Как так?
– Золото было выгружено в Пихтовой в девятнадцатом году двадцатого ноября.
– В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое, – поправил Зимин.
– Да-да, так: девятнадцатого в девятнадцатом. – Пушели кивнул. – А через несколько дней Игнатий тайно от сына перевез в другое место пять с половиной пудов золота. Он боялся, как бы сын не бросил воевать за Россию, не начал с помощью этого золота устраивать свою жизнь. За месяц до того как погибнуть, по секрету рассказал о перепрятанном золоте Анне, а она потом, сразу после гибели свекра, не успела рассказать мужу. Рассказала, когда они уже давно покинули Россию и, как это у вас говорится, встали на ноги.
– Степан Пушилин нашел за границей родственников адвоката Мурашова? – спросил Зимин.
– Внучка адвоката Мурашова и сын Степана Пушилина – муж и жена, – ответил Пушели.
– Вот как даже…