Клад адмирала

Засекин вдруг заметно растерялся. Нельзя было не почувствовать: ему непременно зачем-то нужно отлучиться. И он явно не ожидал, не был готов к тому, что Зимин станет напрашиваться в попутчики.

– Было б за чем вдвоем, – пробормотал.

– Так я помешаю? – спросил Зимин, с любопытством поглядев на своего простодушного провожатого, не умеющего хитрить.

– Нет… Просто… – Начал было оправдываться и умолк Засекин. Он закурил папиросу, что-то обдумывал, прикидывал.

– Так помешаю? – напомнил о себе Зимин.

– Ладно, – бросив окурок, затоптав его каблуком сапога, сказал конюх. – Есть тут один дом. Только ты того… О том, что увидишь, – никому.

– Не волнуйся, Николай Григорьевич, – успокоил Зимин. – Чужие секреты уважаю.

– И другу своему тоже не говори. Василий тебе первому вещи офицера того, Взорова, показал. Потому что ты Сергея Ильича друг. Но об этом вот и с ним ни звука. Пообещай.

Зимин еще на пасеке, и вчера, и нынче поутру все хотел спросить, с чего вдруг такое благорасположение к Сергею в семействе Засекиных. Не удосужился. Теперь вопрос пока был вроде бы как не ко времени.

– Обещаю. Никому и ни слова, – заверил он.

Засекин и этим не ограничился:

– Нет, правда. Если Сергею Ильичу скажешь, он по должности обязан будет во все это вникать. А детишки и так Богом обижены, обездолены. Последнего лишатся…

Какие обездоленные детишки, чего последнего лишатся – Зимин так и не понял. Однако еще раз твердо заверил, что будет нем как рыба, ни с одной живой душой не поделится, никому не передаст, не расскажет об увиденном.

Любопытство разбирало. Прирожденный молчун Засекин о пустяшном не стал бы говорить так много. Зимин, когда направились прочь от речушки, забыл и про боль в ногах, и про ломоту в пояснице.

Прошли минут десять по густому пихтачу. Лес расступился, и не далее как в пятидесяти шагах предстал взгляду двухэтажный серый каменный дом в окружении черемух и рябин с зардевшими на стыке времен года кистями.

Дом был сравнительно небольшой: с переднего фасада в каждом этаже по шесть окон, по три окна – сбоку. Находись дом даже в таком городке, как Пихтовый, он бы не сильно-то привлекал внимание, но здесь, стоящий в одиночестве в таежной глухомани, он казался громадным.

– Чей это? – удивленно спросил Зимин, догадываясь, что двухэтажное строение и есть та самая тайна, которую неохотно, под обет молчания выдавал провожатый.

– Ничейный. – Засекин на ходу, приближаясь к дому, закурил, бросил в траву пачку из-под «Беломора».

– Так не бывает, – возразил Зимин.

– Может, и не бывает, – согласился Засекин. – Я его в позапрошлую весну приметил. Никого в нем. И после, сколько раз приезжал – ни души.

Подойдя к дому, Засекин открыл дверь, и они перешагнули порог.

От неожиданности Зимин присвистнул. Они оказались в просторном, площадью метров в тридцать пять холле с паркетным полом, с камином, с хрустальной люстрой под потолком, со столиками на низких гнутых ножках, с мягкими креслами вдоль стен, со шторами на окнах. И пол, и мебель, и люстра были покрыты слоем пыли.

Из холла можно было пройти в другие помещения. Зимин наугад открыл одну из дверей. Бильярдная. На игровом столе, на зеленом его матерчатом поле застыли крупные светло-желтые шары. Шары покоились и в лузах. И здесь было несколько кресел, правда, поскромнее, чем в холле, – полумягких.

Зимин приблизился к столу, пальцем толкнул один из шаров, недолго смотрел, как он катится через все поле к соседнему борту, и вышел под костяной стук ударившихся друг об дружку шаров из бильярдной.

По лестнице, застеленной ковровой дорожкой, вместе с Засекиным поднялся на второй этаж. Там тоже был холл, из него – выход в коридор, и в нем, в этом коридоре, справа и слева – двери в комнаты. Зимин заглянул в одну, другую, третью… В каждой обстановка одинаковая: кровать, кресло, столик, телевизор, ковер на полу. Край покрывала на одной из кроватей был завернут. Зимин увидел синее атласное одеяло с узорной прострочкой. Точь-в-точь таким он накрывался, ночуя на берегу речушки…

– Ты зайди, туалеты, ванны погляди, – посоветовал Засекин. – Там даже есть эти… Ну, специально только по-маленькому ходить…

– Гм… – в задумчивости промычал Зимин. Однако глядеть на писсуары и прочую сантехнику не пошел.

После продолжительного молчания спросил:

– Чьи же все-таки хоромы?

– Василий этот дом обкомовский заимкой называет.

– Даже так. Почему?

– Да так. Видно ж… – Засекин закурил, прибавил: – Еще держаться от этого дома подальше советует.

– А ты ездишь.

– Детишек жалко. У нас под Пихтовой интернат. От алкоголиков рожденные дети там. Раньше-то кому нужны были, а сейчас… Привожу им отсюда.

– Вещи?

– Не… Вещи – всего раз. Продаю – и лекарства, гостинцы покупаю.

– В первый раз украли вещи?

– Главврач сказала, в ремонт телевизор и магнитофон сдали…

– Да, Николай Григорьевич. – Зимин чувствовал: провожатый ждет от него какой-то оценки своим действиям. Он не находил сразу, что же сказать.