Клад адмирала

Он нажал на кнопку, фотографируя, и едва от неожиданности не выронил из рук «Зенит»: одновременно со щелчком фотоаппарата грохнул выстрел. Пуля впилась в березовый ствол сантиметрах в пятнадцати-двадцати выше головы. Мелкая труха из-под отслоившейся березы просыпалась на волосы.

Не видно было кто, но стреляли со стороны лагеря, и явно по нему. Он поспешил перестать быть открытой мишенью и живо переметнулся на противоположную сторону, под защиту ствола. Тем временем раздался второй выстрел, — из карабина, как успел уже определить Зимин, — и пуля ударила почти в то же самое место, что и первая. Прижимаясь всем телом к березе, он ощутил, как гул прокатился внутри дерева, принявшего пули, и потерялся, затих где-то внизу, в широком, с растресканной корой комле.

Он еще не осознал, почему выстрелы по нему, перед кем и в чем провинился, не решил, что же предпринять, а от ручья к березе уже бежал что есть мочи Засекин.

— Брось, Мироныч, дурить! Спятил? — кричал Засекин невидимому стрелку.

Возымели действие слова Засекина или по какой другой причине, но выстрелов пока больше не было.

— Вот сволота, — сказал Засекин, переводя дыхание, добежав до березы и упершись обеими руками в ствол. Набрав побольше воздуху в легкие, крикнул: — Еще раз стрелишь, карабин твой накроется. Понял?

Ответа не последовало.

От быстрого бега и громкого крика провожатый Зимина закашлялся, потом, задрав голову, спросил:

— Ну как?

— Цел.

— Слазь. Щелкалкой ты его раздразнил, вот он и пугает. Он метко стреляет. Глянь сам, пуля в пулю.

— Да уж, — с нервным смешком отозвался Зимин. Он посмотрел на объектив «Зенита», не расхряпал ли, прыгая вниз. Вроде в порядке.

— Э-э, больше не щелкай, — по-своему расценив его движения, поспешно попросил Засекин.

— Не буду, научили. — Зимин быстро спустился вниз. — Кто этот Мироныч?

— Косолапов Михей Мироныч. Надзирателем был в «Свободном». До пятьдесят девятого года, до закрытия лагеря.

— Он что, и теперь надзирать продолжает?

— А хрен знает. Часто его тут можно найти. Дома недалеко стоят, где раньше лагерная обслуга жила. Там обретается.

— Один?

— Один.

— Удивительно. Надзирателем был — и все живой, — нарочно громко, так, чтобы в лагере было слышно, сказал Зимин.

— Тише ты, пойдем. — Спутник потянул Зимина за рукав брезентовой куртки. — Ну его. От греха… Перекусим, чаю попьем.

Уступая просьбе, Зимин пошел к ручью, к лошадям.

— Ты ешь, мне расхотелось, — сказал, останавливаясь у костерка.

— Мне тоже. — Засекин выплеснул из котелка заваренный пахучим смородинным листом кипяток, ногой сдвинул в ручей горящие угольки и, не мешкая, снарядил лошадей. Он явно спешил убраться из лагеря.

— У «Индианы» поедим, — сказал, трогаясь.

— Отшельница какая-нибудь, что ли? — спросил Зимин.

Засекин обернулся, лицо его посветлело в широкой улыбке.

— Вот ты ученый, а не знаешь. «Отшельница»… мотоцикл это! Колчаком еще брошенный. Английский, кажется.

— A-а, вон что, — глядя на уплывающие из виду строения «Свободного», сказал Зимин. Тоже улыбаясь, спросил: — А в лагере давно барак и кухня сгорели?

— Не помню. При зеках еще. Чуть ли… Нет, не помню. Брат все знает. Писал об этом лагере в газету. И Мироныч в ответ тоже написал. Зато, говорит, кирпичи прочные делали. Не как сейчас. Зря не сажали, издевательств и битья не было, голода тоже, никто не помирал, кроме как своей собственной смертью, а тех хоронили в гробах.

— М-да… Вот уж воистину: не плюйте в товарища Сталина…

— Как это? — не понял Засекин.

— Так. Много еще считающих: зато кирпичи крепкие делали, — задумчиво произнес Зимин. — А на карабин у Косолапова есть разрешение?

— Конечно. Он же заказник бобровый охраняет. От «Свободного», правда, заказник далеко.

— Что, всю жизнь охраняет и надзирает?

— Ну. Склады химудобрений сторожил до заказника, — не сразу ответил Засекин. Он, видно, хорошо зная Косолапова, впервые мысленно по годам выстроил факты его биографии и удивился, что так и есть, как предполагает спутник: всю жизнь охранял и надзирал.

— Склады. Химудобрений, — повторил слова конюха Зимин.

— Ты другу расскажи, как Михей тебя приветил, — посоветовал Засекин. — Чтоб у него карабин отобрал.

— Расскажу…

Разговор надолго прекратился. Опять место пошло низинное, сыроватое. И так не умолкавший комариный гуд усилился, тугими тонкими струями из-под ног лошадей летела вода. Фонтанчики иной раз попадали в лицо. Поневоле приходилось держать поводья одной рукой, а то и отпускать вовсе, чтобы утереться от парной грязной воды, отмахнуться от гнуса. Так ехали, то попадая в сырь, то выбираясь на сухое место.