Клад из сумочки

- Что же нам теперь делать, дядя Шлема? - тихо спросила Ксения. - Время уходит. Моя комната заперта изнутри, и часов до десяти утра, наверное, меня не будут искать: подумают, что я крепко сплю после дня рождения. Но потом... Я оставила на столе записку для отца и деньги в конверте. Он сразу поймет, что я уехала с Юркой, и... Наверное, нам пора.

- Как ты думаешь вернуть портрет?

- Сама не знаю, - со вздохом сказала девушка. - Может быть, отправить его по почте на адрес музея?

- Рискованно... - задумался Соломон Борисович. - Если администрация поймет, что у них второй месяц висит в зале сомнительная копия, а оригинал вдруг является в бумажном конвертике... Как бы действительно не привлекли к расследованию полицию. Вот что, Ксюша, я могу сам этим заняться. С директором музея я знаком. В Москве с ним встречусь и просто отдам портрет из рук в руки.

- Но... дядя Шлема... Как же... - испугалась девушка. - Он же может спросить, откуда он у вас, и...

- А я скажу, что лучше надо следить за вверенными ему ценностями! - блеснул Шампоровский своей разбойничьей улыбкой. - И что надо сказать спасибо, что портрет тихо мирно вернулся в родные стены совершенно не пострадавшим! Что-то мне подсказывает, что никаких лишних вопросов мне там больше не зададут.

- Спасибо вам, - хрипло сказал Ваганов, поднимаясь.

- Ты не достоин пальца этой девушки, аферист, - ответил ему на это Шампоровский. - Помни это до конца своих дней. И давай уже тащи в мою машину ваши сумки, пора трогаться.

- Вы...

- Отвезу вас в Москву, конечно! Во-первых, «Мазда» быстрее, чем твоя развалюха. Во-вторых, когда Мишка поймет, что дочка смылась, и начнет поиски, пусть он лучше ищет подольше. В-третьих, мне будет спокойней, если портрет графини окажется рядом со мной. Долго будем стоять как статуи, молодые люди?! Время - деньги!

Ксения молча кинулась Шампоровскому на шею.

На другой день Белка проснулась с первым лучом солнца. И сразу же вспомнила все, что было ночью. Когда вся компания вывалила в потемки за воротами провожать Шампоровского и Юрку с невестой, Белка одна осталась на веранде, проскользнула в комнату, быстренько прыгнула в кровать и завернулась с головой в одеяло. Ей хотелось таким образом избежать неприятнейшего разговора со старшей сестрой. Но, видимо, жаркий день, волнения и страстный монолог в Ромкину защиту, которого Белка сама от себя не ожидала, вымотали девочку до предела. Она заснула, едва коснувшись головой подушки. И остаток ночи спала крепко, без пробуждений и снов.

За окном занималось ясное утро. Белка вылезла из постели, натянула сарафан. На цыпочках, оглядываясь на спящих подруг, вышла на веранду, привычно налила себе молока. Тихо села с кружкой на лестнице в теплом солнечном пятне. В ветвях платанов и грецких орехов посвистывали птицы, со стороны моря доносились резкие крики чаек. И Белка не особенно удивилась, когда из-за забора ее чуть слышно окликнули:

- Не спишь?

- Нет...

- Выйдешь?

-Да...

Ромка стоял у калитки. На плече его висел этюдник, в руках был сложенный мольберт. Солнечные блики прыгали в его сощуренных зеленых глазах.

- Пойдем на море? - спросил он, улыбаясь. - Сейчас нужный свет как раз. Закончить хочу.

- Пойдем, - легко согласилась Белка, протягивая ему руку. Они прошли несколько шагов по пустой улице. До самого поворота, где начиналось залитое ранним солнцем шоссе. И там, сворачивая к морю, Ромка словно случайно притянул к себе девочку. Что-то теплое, чуть шершавое коснулось Белкиной щеки. И Белка, ошеломленная, вдруг поняла, что только что ее поцеловали - впервые за всю жизнь.