Клад отца Иоанна

- Ну, Георгий, располагайтесь, будьте, как дома... - подмигнула мне учительница и вновь опустила очки на свои глаза - большие, карие, веселые и очень добрые.

Лагерь «Зёрнышки» состоял из десяти пестрых палаток. В пяти четырехместных жили ребятишки. Еще были две двухместные: одну занимали Людмила Степановна и Пашка, а в другой коротали ночь руководитель проекта отец Григорий и его верный помощник монах Феодор. Одна палатка, самая большая, была штабная. Еще одну отвели под товарный склад, а вот в десятой палаточке, притулившейся между штабом и складом, и в которой находился временный лазарет, разместили меня. Тут было довольно уютно и просторно, так что я устроился вполне прилично. Кроме палаток, в лагере имелись еще два навеса: один для дров, а под вторым располагались кухня и столовая. Пищу готовили на походной печи, наспех сложенной из старого кирпича, а ели, сидя на лежащих рядом бревнах, поставив миски и кружки на сосновые и березовые чурбаки. На окраине лагеря имелся санузел, где были два биотуалета и еще невысокая перекладина, на которой висели пластмассовые умывальники. Оградой лагеря являлась лишь клейкая лента, натянутая в один ряд на вбитые в землю колья высотой всего в один метр. Похоже, у «зернышек» врагов не было, так как они почти не заботились о безопасности и сохранности своего добра. Да и кому пришло бы в голову вредить ребятишкам, приехавшим сюда не ради праздного времяпрепровождения, а для того, чтобы помочь селу вернуть его святыню - храм Преображения Господня!

После дружного и веселого чаепития в лагере провели общий слет, на котором были подведены итоги прошедшего дня и намечены планы на завтра. А потом Людмила Степановна послала мальчишек сооружать на поляне костер «в честь почетного гостя», чтобы угостить его печеной картошечкой, а девчонки остались на кухне мыть чашки и прибираться. Пашка, под предлогом познакомить меня с окрестностями лагеря, отпросилась у учительницы, чтобы сходить на озеро. Я взял сменную одежду и полотенце, а Прасковья облеклась в халатик, испещренный нежными граммофончиками вьюнка.

Солнце наконец утомилось и нехотя покатилось прочь, за вершины блестящих сосен. Жара сразу заметно спала, а ароматы леса и луга стали еще гуще и томнее. Мы шли по неширокой пыльной тропке, петляющей средь луга и молодой сосновой поросли. Кое-где в высокой траве еще искрились медунички, золотились последние примулы. Паша шла легкой походкой, босиком, чуть впереди меня, в одной руке несла шлепки, а в другой - полотенце. Она рассказывала об окрестностях, а я слушал рассеянно, наслаждаясь ее красотой и упоительной прелестью летнего вечера. И еше удивлялся тому, какие же долгие стали дни! Уже столько всего повидал и пережил я сегодня, а сутки еще не кончились и продлятся не менее пяти часов... Целых пять часов! И что еще новенького принесут они мне на закате этого бесконечного дня?

Тропка вывела нас к пологому песчаному берегу озера. Дно, с гальками и ракушечками, просматривалось на несколько метров от берега, а уж потом начиналась глубина. Похоже, это было излюбленное место ребятни. Купаться тут было одно удовольствие! Не останавливаясь, Пашка вошла в воду и ахнула:

- Какая вода! Молоко парное...

Я опустил в озеро руку. Да, водичка и впрямь была тут, наверное, как в Красном море, такая чистая, теплая, мягкая... Прасковья вернулась на берег и бросила шлепки на песок. Я, живо сняв тенниску и разложив ее на зарослях камыша, принялся расшнуровывать свои кроссовки.

- Надо тоже было обуть тапки или идти босиком! - подумал я, освобождаясь от обуви.

Когда же я вновь распрямился, то увидел, что Прасковья, уже оставшаяся без халатика, не спеша входила в прозрачную зеленоватую воду. На ней был лишь простенький (совсем не модный) желто-голубой, с малиновыми вкраплениями, купальник. Но как же он шел ей! Я вмиг сорвал с себя бриджи и бегом бросился ей вдогонку. Обогнал, обдав веером радужных брызг, и совершил мастерский прыжок на глубину озера. Девчонка от неожиданности взвизгнула и рассмеялась, а потом тоже нырнула в набежавшую на нее волну. Мы плескались, брызгались и резвились долго. Спохватились лишь тогда, когда солнце уже окончательно исчезло за лесом, и первые лиловые сумерки заиграли над лагерем.

- Ой, Людмила Степановна рассердится! - воскликнула Пашка, поспешно обтираясь полотенцем.

А я, делая то же самое, с горечью подумал: «Да, похоже здесь мне не удастся подолгу бывать с Прасковьей наедине... Это нам не Урал, где мы могли наслаждаться этим целые сутки напролет...»