Клад под развалинами Франшарского монастыря

На утро следующего дня доктор, или, вернее, тень прежнего жизнерадостного доктора Депрэ была доставлена обратно в Гретц под охраной Казимира. Анастази и Жан-Мари сидели друг подле друга перед камином, когда Депрэ, заменивший свой фантастический наряд дешевеньким готовым костюмом, изготовленным из грошового материала, переступив порог комнаты, только рукой махнул и, не проронив ни слова, тяжело опустился на ближайший стул. Анастази вскочила со своего места и обратилась прямо к Казимиру.

— Что случилось? — спросила она.

— Да что, — ответил Казимир, — не говорил ли я вам все время, не предупреждал ли я вас! Так нет! Ну вот, а теперь и случилось, как я вам говорил. И на этот раз дело обделано чистенько! Что называется, наголо всех остригли! Что же, придется вам примириться и с самым худшим, ничего тут не поделаешь. Да и дом ваш тоже повалился? Ну, нечего сказать, хороши ваши дела! Не везет вам, я вижу!

— Разве… разве мы все потеряли? Совершенно разорились? — задыхаясь, спросила бедная женщина.

В этот момент доктор протянул вперед свои руки, как бы призывая жену в свои объятия, и патетически воскликнул:

— Да, разорились! Да, мой ангел, твой злополучный муж окончательно разорил тебя!

Казимир иронически смотрел через стеклышко своего монокля на нежные объятия удрученных супругов и, обращаясь к Жану-Мари, тем же насмешливым тоном сказал:

— Слышишь, молодчик, они вконец разорились, теперь от них ничем больше не поживишься! Ни денег, ни дома, ни жирных кусков! И мне думается, друг мой, что тебе всего лучше, не долго думая, забрать свои пожитки да и убираться отсюда подобру-поздорову. Как видишь, эта спекуляция теперь выеденного яйца не стоит; она, можно сказать, окончательно прогорела!

При этом Казимир лукаво прищурился и многозначительно кивнул мальчику на дверь.

— Ни за что на свете! — воскликнул доктор, вскочив с места. — Жан-Мари, если ты хочешь меня покинуть теперь, когда мы разорились и стали беднее любого крестьянина в этой деревне, я тебе не препятствую, иди с Богом! Ты получишь от меня обещанные тебе сто франков, если только они найдутся у меня, но если ты захочешь остаться с нами, — и доктор немного всплакнул, — то Казимир предлагает мне место писца, и хотя вознаграждение будет скромное, но на нас троих его хватит. Не достаточно ли того, что я потерял дом, имущество и свое состояние? Неужели я еще должен лишиться и сына?!

Жан-Мари горько плакал, но не произнес ни одного слова.

— Терпеть не могу мальчишек, которые плачут, — досадливо заметил Казимир, — а этот постоянно ревет. Эй ты, слушай, убирайся-ка ты пока вон отсюда! У меня есть серьезные дела, о которых мне нужно поговорить с твоим хозяином и хозяйкой, а эти ваши семейные чувства вы успеете выяснить и после моего отъезда. Ну, марш, живо! — И он раскрыл дверь выразительным жестом.

Жан-Мари выбрался из комнаты, точно уличенный вор, не переставая плакать. В двенадцать часов все сели за стол, но Жана-Мари не было.

— Эге, брат, ушел твой мальчик-то? Ну что, сам теперь видишь? — сказал Казимир. — Небось с полуслова понял?

— Я, конечно, сознаю, — залепетал несвязно доктор, — сознаю и не ищу оправданий для его отсутствия; это, конечно, доказывает отсутствие в нем сердечности, что меня глубоко огорчает…

— Ты лучше скажи «отсутствие чувства приличия», — поправил его Казимир, — потому что сердечности в нем никогда и не было и быть не могло. И откуда ему было взять подобные качества? Право, Депрэ, для человека умного, каким я тебя считаю, ты удивительно, можно сказать, непростительно наивен! Ты положительно легковернейший из смертных на всем земном шаре. Твое полнейшее неведение и непонимание ни людей, ни дел — буквально непостижимо! Все тебя надувают, обманывают и проводят. И твои турецкие акции, и бродяга-мальчишка, и всякий, кто только вздумает! Тебя обманывают и справа, и слева, и снизу, и сверху, и ты все еще продолжаешь всем верить и всему доверять! Я полагаю, что тому главной причиной твое воображение. Благодарю судьбу, что она не наделила меня этим опасным даром!

— Прости, пожалуйста, — возразил Депрэ хотя все еще смиренным тоном, но уже несколько приободрившись ввиду неожиданно представившегося ему случая указать Казимиру его ошибки, — ты весьма ошибаешься, Казимир! Ты одарен даже в очень сильной степени воображением, но воображением иного рода, так сказать, коммерческим воображением. Отсутствие именно вот этого воображения у меня и является, по-видимому, источником всех моих настоящих бедствий. Путем такого коммерческого воображения вы, деловые, денежные люди, умеете предвидеть и предугадать судьбы ваших вкладов, предвидеть момент крахов известных предприятий, банков и банкирских домов, словом, всякого рода финансовые катастрофы.