Клад последних Романовых

— Проходите в гостиную, я сейчас.

— Итак, что вас интересует? Чем я могу помочь?

— Это покажется вам странным, но меня интересует история вашей семьи, от сегодняшних дней и докуда помните, — улыбнулся майор. Кофе у Марии Сергеевны оказался чудесный, а пирожки, которыми его угостили, просто пальчики оближешь.

Мария Сергеевна хоть и удивилась просьбе, но с удовольствием принялась рассказывать историю семейства чуть не от самых Рюриковичей. Станислав Дмитриевич, будучи человеком образованным и воспитанным, слушал ее с предельным вниманием, но где-то около войны двенадцатого года и бегства наполеоновских войск понял, что начинает терять нить повествования, а ведь до дней сегодняшних было еще ох как далеко. Хорошо, в кофейнике еще оставалсякофе, а на блюде пирожки.

— Значит, к началу революции прапрабабушка состояла фрейлиной при последней императрице?

— Да, а прапрадед возглавлял Архив Министерства императорского двора, — добавила Мария Сергеевна.

— А когда началась революция?

— Когда семья последнего царя оказалась под арестом в Царском Селе, наша семья отдыхала на даче в Терийоки, по-нынешнему в Зеленогорске, прапрадед не спешил возвращаться в Петроград, предполагая, что начавшаяся в стране неразбериха добром не кончится.

— И почему же они не эмигрировали?

— Неожиданно заболел ребенок, требовалось серьезное лечение, и им пришлось вернуться в Петроград.

— Далее.

— Дальше все было хуже и хуже. Прадеда не расстреляли только потому, что он успел сам умереть, простудился, началась пневмония, лекарств не было, и он очень быстро скончался.

— А как удалось выжить вашей прапрабабушке?

— Она была феноменальной женщиной. Выпускницей Смольного института, а в нем, вопреки расхожему мнению, воспитывали не изнеженных белоручек, а мастериц на все руки, к тому же закаленных, выносливых. Смолянки жили в спартанских условиях, на очень скромной пище, в едва протапливаемых помещениях, и все время были заняты трудом и учебой. И вот, представьте себе, после смерти мужа Зинаида Павловна, так звали мою прапрабабушку, не пала духом, а собралась, оценила сложившуюся обстановку и нашла возможность выжить вместе с детьми.

— Вы меня заинтриговали. Какую же?

— Устроилась гувернанткой в семью видного члена Петросовета. И не просто устроилась гувернанткой, но и переселилась в его квартиру. Она с двумя детьми из просторной восьмикомнатной квартиры на Большой Морской улице перебралась в пятнадцатиметровую комнатушку возле черного хода, бросив все добро и прихватив с собой лишь самые ценные и нужные вещи. Но зато они пережили и голод, и чистки, и конфискации. Причем член Петросовета несколько раз предлагал прапрабабушке выхлопотать для нее более просторное жилье, но она каждый раз отказывалась.

— Действительно поразительная женщина и очень дальновидная, — согласился Станислав Дмитриевич. — И что же было дальше?

— Она проработала в этой семье до тридцать первого года, дети к тому времени выросли, получили образование, сын стал инженером, получил собственную комнату от завода, а дочь, моя прабабка, вышла замуж. После этого уже в сорок восемь лет моя прапрабабушка вторично вышла замуж за друга детства графа Кашина. Конечно, бывшего графа. Они встретились случайно на Невском проспекте, разговорились, а через неделю расписались. Он тоже смог устроиться в новой жизни, работал заведующим отдела Публичной библиотеки.

— То есть самые опасные годы советской власти ваша семья пережила безболезненно?

— Нет. Именно брак с Кашиным стал ошибкой. Вскоре началась новая волна борьбы с враждебными элементами и его расстреляли, а прапрабабушка покончила с собой. Она боялась, что в случае ее ареста потянется ниточка к детям и внукам, и предпочла умереть. Ей было всего пятьдесят два года, — не без горечи поведала Мария Сергеевна.

— Ясно. Значит, детей, сына и вашу прабабушку и бабушку ей удалось спасти?

— Не уверена, — покачала головой Мария Сергеевна. — Брат моей прабабушки был арестован и расстрелян спустя полгода как вредитель и шпион. Его семья сослана в Сибирь. Не помню уже города, но жена его погибла еще в дороге, а детей отдали в детский дом. Лишь после войны удалось их разыскать, и то с большим трудом. А в Ленинград они вернулись уже в пятидесятых, жили у прабабушки.

— Ну, а ваша бабушка?

— Их Бог миловал. Ее семью не арестовали, отец погиб на фронте в сорок втором, они с прабабушкой пережили в Ленинграде всю блокаду. Все семейные драгоценности, которые прапрабабушке удалось сохранить в революцию и после, были съедены. Но зато они выжили.

— Ясно, — протянул Станислав Дмитриевич, пытаясь понять, что ему могла дать эта история с точки зрения расследования. — А теперь составьте мне список ваших родственников по бабушке.

— Зачем? Впрочем, это не сложно. Бабушка была единственным ребенком в семье, мама тоже. Мой дед умер пятнадцать лет назад от инфаркта. У него не было ни сестер, ни братьев. Впрочем, вы сказали, что вас интересуют только родственники по бабушке?

— Да. А как же насчет детей брата вашей прабабушки, чья мать погибла по пути в Сибирь?