Клад Стервятника

— У нас до встречи с Хуаресом остается целых полтора часа, — с ходу предупредил он. — Между прочим, по легенде, Пол Маккартни сочинил свою «Вчера» как раз в тот момент, когда на кухне жарил яичницу.

Я сразу представил себе сэра Пола на коммунальной кухне в майке и трениках с вытянутыми коленками и непременным вафельным полотенцем через плечо. Как он утром жарит яичницу — это он-то, Миллионер Миллиардерович! — и напевает себе под нос про белки с желтками. И не поверил.

— Правда-правда, — бодрым тоном заметил Гордей, еще не разучившийся читать по глазам. — Между прочим, в это время дня я предпочитаю глазунью из трех яиц.

— Угу, — кивнул я, всецело поглощенный шкварчащей сковородой. — За мои огромные глаза называешь ты меня глазу-у-у-ньей!

— Очень смешно, — кивнул Гордей. — Через полтора часа нам предстоит непростой разговор с человеком, круче которого и впрямь только яйца. Вкрутую, — уточнил он. — А мы с тобой крутые, Гош? Крутые, я спрашиваю?

— Я — нет, а ты — как хочешь, — дипломатично вывернулся я.

— И я — нет, — согласился он. Задумчиво поцокал языком и с шумом втянул ноздрями подгорелые ароматы ветчинного бекона. — Вкуснотиша. Молоток, Гоша. Тебе непременно нужно в программу «Смак для бедных». Ты и из топора кашу сварганишь. Тэк-с, тэк-с… Значит, мы должны обыграть Хуареса на его же поле. И если он немерено крут, как вареное яйцо, мы… мы-мы-мы… м-м-м…

Он рассеянно побарабанил пальцами по столу, пока не остановил взор на глазунье — спецзаказ, сам просил!

— Значит, мы будем строить ему глазки!

После чего он сунул палец прямо в горячий желток и с довольным урчанием облизал его.

— Вот так!

Ну, не идиот ли?

До того, чтобы убедиться в обратном, нам обоим оставался без малого час. И мы с аппетитом воздали должное моей боевой стряпне.

* * *

Хотя Гордей сам вызвался побеседовать с Хуаресом, еще будучи в Зоне, я, если честно, не очень представлял себе, о чем молодой ученый может договориться с королем хабароторговцев. И уж тем более — как он собирается впарить ему наш клад.

Я отчетливо видел все плюсы и достоинства припять-бумаги. Так мы между собой за глаза теперь называли наследие Стервятника. Правда в основном оборонительного свойства.

Скажем, надел ты на голову кулек припять-бумаги, выдранной аккурат из самой серединки толстого тома Большой Советской Энциклопедии — там формат побольше. И тебе не отрубят голову на эшафоте, как палач ни старайся и ни прыгай вокруг тебя, как безумный турухтан.

— Очень интересно, — одобрил мою сентенцию Гордей. — А кто он такой, этот турухтан?

— А шут его знает, — сразу махнул я на его возможные дальнейшие расспросы. — Щегол какой-то… Ты мне лучше скажи, как к Хуаресу подъезжать собрался.

Гордей подмигнул и неожиданно пропел, как всегда фальшиво, но с большим чувством:

— Как нам быть с бедою этой, Митя, посове-е-етуй!

— Приближаться к ним опасно, знаешь ты прекра-а-а-асно, — прогнусил я продолжение новогоднего ариозо из детской киношки. И тут же глянул на него, весьма озадаченный.

А ведь он и вправду Митя. В смысле, Димон. А мы как привыкли с Анкой? Гордей да Гордей. А он-то оказывается Ми-и-итя…

Если Гордей и не умеет читать по губам, как ваш покорный слуга, то иногда он способен прочесть по глазам целое предложение. Если не весь абзац!

— Коллеги зовут меня Демон. Ведь правда, во мне есть что-то демоническое?

И состроил жуткую рожу.

Но получилось как всегда — трогательно и беззащитно, с примесью дурной зауми гайдаевского Шурика. Очкарик — он и в Африке очкарик. Чего уж тогда говорить о нашей в высшей степени средней полосе?

Тем не менее встречу в верхах с королем хабароторговцев Гордей провел на высочайшем уровне. Это был просто высший пилотаж экстремальной коммерции!

Разговор происходил на мансардном этаже «Лейки», в отдельном кабинете, в присутствии меня в качестве наблюдающей стороны и двух горилл-телохранителей — в качестве неизбежных деталей интерьера.

После того как Хуарес, задумчиво сопя, потыкал жестким пальцем в клочок активированной печатной бумаги, представленный ему Гордеем в виде презентации, безуспешно попытался разрезать его ножом и в итоге поднес к нему огонек своей неизменной фирменной зажигалки «Данхилл» — после всех этих примитивных процедур Гордей продемонстрировал Королю второй клочок. На этот раз — чистый и готовый к одноразовому употреблению.

Хуарес выразил недоумение. Гордей в свою очередь — тоже.

— Король, вы меня удивляете, — с неподражаемым одесским акцентом — откуда только что берется! — заявил он Хуаресу. — Ведь достаточно лишь нарисовать на листке вот это…

Он небрежным росчерком изобразил на клочке еще неактивированной припять-бумаги нечто, скрытое от меня спиною Хуареса.

После чего жестом фокусника вынул из кармана второй чистый клочок.

— Начертить на ней вот это…

Теперь взгляд Хуареса остановился и уже надолго задержался на чертеже, который с той же легкостью, как и неизвестный мне рисунок, набросал Гордей. В бульдожьих глазах Хуареса медленно разгорались огоньки тяжелого интереса.

— И, наконец, написать что-то вроде этого…