Клад замедленного действия

С тех пор, как было принято решение о поездке в Германию, для Гришки и Олега начался форменный кошмар. Их затаскали по различным организациям, где выправляли документы, свидетельствующие о том, что Гришкины мама и папа есть Гришкины мама и папа, а мама и папа Олега — это действительно его родители. И родители Олега передают на время путешествия в Германию право надзора за своим сыном госпоже Трофимовой, то есть Гришкиной маме. Кроме нудных очередей в коридорах с потертым линолеумом и стенами, расписанными, как на заказ, грязно-серой краской, приходилось посещать более светлые, но, тем не менее, более страшные места: поликлиники. У мальчишек взяли все возможные анализы и, обнаружив недоразвившийся кариес, погнали губить его в зародыше в стоматологический кабинет. Если бы заранее Гришке и Олегу кто-нибудь сказал, через какие мучения им придется пройти, чтобы попасть в дальнее зарубежье, куда без медицинской страховки не пускали, они бы наотрез отказались и хранили бы тайну о том, что их преследуют, а глубинах своего мозга. Ну теперь уж они вляпались так вляпались, а потому приходилось стоически терпеть и наглый визг бормашины, и холодный стетоскоп терапевта, и сильные руки хирурга, который исследовал их позвоночник с такой силой, как будто хотел придушить юных пациентов. Но, увы, когда все бумаги, касающиеся опеки и здоровья детей, были выправлены, началось самое гнусное: стояние в очереди у немецкого посольства за получением визы.

Никто из выезжающих в Германию — а ими были Гришкина мама, сам Гришка и Олег — не подозревали о том, что проникнуть на территорию объединенной Европы не так-то просто и для честных людей. Несколько подъездов в визовом отделе посольства были плотно оккупированы людской массой. Причем те, кто в Германию эмигрировал, и те, кто ехали по служебным или частным делам, проходили отдельно. Но какая бы причина ни была у страждущих попасть на землю Гете и Шиллера, прорываться туда им приходилось с боями.

Вначале Гришкина мама с детьми приехала к посольству на автобусе в двенадцать часов дня. Полчаса вся компания топталась в очереди, пока сердобольная старушка не сказала Гришкиной маме, что приезжать в полдень сюда бесполезно: в час дня неторопливые чиновники прием уже заканчивают. Все так и произошло, как предсказывала старушка. Без пятнадцати час из железных дверей небольшой будки выглянуло какое-то официальное лицо, что-то нечленораздельно буркнуло, и потом грохнул мощный засов, запирая дверь. Толпа, ворча и переругиваясь, начала расходиться.

— Сюда бы пару танков «Т-34», — недовольно косился на мощный забор здания посольства, похожего на крепость, белобрысый парень. Злиться ему было отчего. В очередях в посольство он успел не только настояться, насидеться, належаться, но даже и загореть. Но по какой-то мистической причине уже четвертый раз подряд двери захлопывали именно перед ним, каким бы номером он ни стоял.

В следующий раз мальчишки с Гришкиной мамой попытались попасть в посольство в пять часов утра. Для этого специально было заказано такси (старенький «жигуль» Гришкиного отца опять забарахлил), которое с шиком подвезло их к знакомым постройкам. Увы, вокруг проходных толпились люди и потихоньку составляли какие-то списки на очереди.

— Спиной, спиной стойте, — тревожно оборачиваясь назад, шипела какая-то тетка, как позже выяснилось, профессор искусствоведения. — Если увидят, что списки составляем, могут психануть и вообще прием отменить.

— Да, — подтвердил загорелый белобрысый парень, — третьего дня так и было. За очередь кто-то заспорил, тут Ганс ихний выглянул — и дверь на запор. Пришлось расходиться.

— Ой, неужели и сегодня не попадем? — волновалась молоденькая востроносая девчонка, которая ехала в Германию по обмену учиться. — Я уж второй день не высыпаюсь. Да и подъезде холодно.

— Что ж вы, милочка, — строго посмотрела на нее искусствоведческая дама, — в подъездах опасно, да и, действительно, простудиться можно. Здесь вон у старушек, — кивнула она в сторону бабушек, которые стояли поодаль, скорбно сложив руки на животе, — можно комнатушку на ночь снять.

— Да? Но надеюсь, нам это сегодня не понадобится.

— Надейтесь, надейтесь, — снисходительно вздохнула дама. — Я вот уже третий день надеюсь.