Кладбище балалаек

В общем, поотдыхал он на этом дыхательном люфткурорте, поотдыхал, да и удавился с Божьей помощью. Остроумно применив последнее достижение европейской, правда, не технологии, а моды — в смысле, удавился он при помощи и при поддержке подтяжек от какого-то там кутюр. Приобрёл же эти великолепные многоцелевые подтяжки Хатаевич со скуки и тоски на фломаркте[1] — так претенциозно и глупо называют в центре Европы барахолку.

А Валя Сатвалдин, учитывая прежнее место жительства, был дитя степей. До такой степени дитя, что за двадцать минут с барана шкуру стаскивал голыми руками. Вот баран стоит, пышет здоровьем, с любопытством на новые допустим ворота глядя, а вот уже шкура с него Валей виртуозно, как всё равно смокинг или бельё, снята. И времени прошло всего двадцать несчастных минут. То есть специалист он в своей отрасли был незаурядный, Валя, и сколько через его голые руки баранов этих прошло, трудно даже примерно подсчитать.

Конечно, когда тут, в центре высокообразованной и глубокоразвитой Европы, у Вали спросили, кем он хочет стать и какие курсы с отличием окончить, чтобы себя в европейское сообщество интегрировать без остатка, он отвечал не задумываясь. Поскольку не слишком был натренирован задумываться. «Хочу быть забойщиком среднего рогатого скота вручную», — вот как отвечал не задумываясь Валя.

Высокоразвитые европейцы очень удивились его искреннему чистосердечному желанию. Потому что у них же всё давно по последнему слову общеевропейских технологий оборудовано. И скотину забивают, конечно, что же с ней ещё делать, но автоматически, без участия ручного человеческого труда и творческой инициативы. Током, газом или другими передовыми техсредствами. В общем, издеваются над бедными животными технически грамотно и экономически выгодно. А Валя заладил своё, как вышеупомянутый баран — хочу быть забойщиком, а больше никем не хочу. Я, мол, дома, в широких степях Казахстана, был не кем иным и тут хочу заново быть тем же самым, прямою дорогой идя по жизни. Ему говорят: «Зачем же вы сюда со своей прямой дороги свернули и приехали, раз никем заново быть не хотите»? А Валя говорит: «По зову крови моей жены свернул. У неё кровь оказалась подходящая».

Видели бы вы, кстати, эту жену!

Короче так. Не позволили Вале быть тем, кем он желал и стремился в мечтах. За неимением у них в объединённой Европе древнейшей профессии забойщика.

Валя, конечно, на Европу сначала обиделся, а потом сгоряча, естественно, удавился. Используя первое, что попалось под руку — в смысле, подтяжки бывшего своего соседа по общежитию Хатаевича. Своих же подтяжек у Вали Сатвалдина не было. Откуда бы у него быть подтяжкам? Тем более от какого-то там кутюр.

Зато полковник Розенберг служил верой и правдой сначала в советской, потом в новой русской армии — в должности военврача-гинеколога. И когда ему присвоили следующее воинское звание «майор» — за пьянку на рабочем месте с использованием своего выгодного служебного положения в личных целях, — он справедливо возмутился такими порядками и демобилизовался, подав командованию матерный рапорт по всей форме. А одновременно — командованию назло — он подал документы на выезд в бывшую вражескую страну. И уехал в неё с супругой, чтобы там проживать. И супруга ему наследника подарила. Практически по приезде. И все его с этим торжественным сюрпризом в личной жизни хором поздравляли — прямо надоели, заразы.

Ну, чей это был наследник, майор, ясное дело, собирался уточнить, сопоставив различные косвенные улики с голыми фактами. Не то чтобы он имел на сей счёт какие-то конкретные подозрения или хотя бы предполагаемого противника. Нет. Проверку он хотел устроить скорее для порядка, профилактически. По старой армейской привычке проверять. Он и себя проверял время от времени неожиданно, не то что супругу.

Но не в этом дело. А в больнице, в её, так сказать, сути. Супруга-то его в больницу рожать ходила, центрально-европейскую, ну, и майор как человек долга ежедневно её с цветами навещал, наблюдая условия содержания простых евророжениц, их режим питания, насыщенный витаминами и килокалориями, а также тому подобное. Всё это по его наблюдениям было настолько высокого качества, что если бы майор Розенберг, допустим, умер ещё до отъезда, на службе родине, и ему с того света показали бы, как именно рожают в центре Европы женщины и как они лежат потом со своими новорождёнными чадами обоих полов, — он умер бы во второй раз не сходя с места показа. От удивления и счастья, что такое на свете не только гипотетически возможно, но и бывает в реальной жизни реальных людей. Понятно же, что майор лишён был возможности представить себе нечто подобное. С одной стороны, его воображение не соответствовало его же воинскому званию — к сожалению, — а с другой, он всю свою сознательную жизнь в армии прослужил, сначала в советской, потом в русской, а там к роженицам, все знают, какой подход. Там они на марше, можно сказать, рожают, в условиях, максимально приближённых к боевым, не выходя из строя.