Кладбище для безумцев

Я бесцельно бродил по церкви, небольшой по размерам, но сверкавшей золотым убранством. Затем остановился перед алтарем, в котором было, наверное, золота и серебра, пожалуй, не меньше чем на пять миллионов долларов. Если отдать в переплавку возвышающееся посредине изображение Христа, можно было бы купить половину Монетного двора США. Как раз в тот момент, когда я стоял, ослепленный исходящим от креста светом, за спиной раздался голос отца Келли.

— Вы тот сценарист, что звонил по поводу своей проблемы? — негромко окликнул он из-за церковной кафедры.

Я не мог оторвать взгляд от ослепительного алтаря.

— У вас, наверное, много богатых прихожан, отец, — сказал я.

А про себя подумал: «Арбутнот».

— Нет, церковь пустует в пустые времена. — Отец Келли протиснулся через боковой проход и протянул мне свою широкую ручищу. Он был высок, шесть футов и пять дюймов ростом, атлетического телосложения. — Нам повезло, что есть несколько прихожан, которым совесть все время доставляет неприятности. Они силой заставляют церковь принимать их деньги.

— Вы говорите правду, отец.

— Будь я проклят, или забери меня Господь, если это не так. — Он рассмеялся. — Трудно брать деньги с прожженных грешников, но это все ж лучше, чем позволять им выкидывать эти деньги на скачках. Здесь у них больше шансов выиграть, ибо я через страх насаждаю в их души Христа. Пока психиатры занимаются болтовней, я попросту издаю вопль, от которого у половины паствы сердце уходит в пятки, а остальные обращаются в бегство. Давайте сядем. Вы любите шотландский виски? Я часто думаю: живи Христос в наше время, налил бы Он нам виски, смогли бы мы отказаться? Это ирландская логика. Идемте.

В кабинете он налил нам по рюмочке.

— По глазам вижу, эта штука вам не по вкусу, — заметил священник. — Оставьте. Так вы пришли по поводу той безумной картины, которую как раз заканчивают снимать на студии? Фриц Вонг действительно такой сумасшедший, как некоторые рассказывают?

— И такой же потрясающий.

— Приятно слышать, как сценарист хвалит своего босса. Я редко хвалил своего.

— Вы?! — воскликнул я.

Отец Келли засмеялся.

— В молодости я написал девять сценариев, и ни один не был снят, вернее сказать, снят и вынут из петли. До тридцати пяти лет я из кожи вон лез, чтобы как-то продать, сбыть, втереться, преуспеть. А потом послал все к черту и, хоть и поздновато, примкнул к священникам. Это было непросто. Церковь не берет легкомысленно с улицы таких, как я. Но я промчался через семинарию небрежным галопом, ибо незадолго до этого работал над кучей документальных фильмов о христианстве. А как насчет вас?

Я рассмеялся.

— Что смешного? — спросил отец Келли.

— Мне пришло в голову, что половина сценаристов с киностудии, зная о вашем писательском опыте, наверное, прибегают сюда не для того, чтобы исповедоваться, а чтобы задать вопросы! Как бы вы написали эту сцену, а как бы закончили ту, а как смонтировать, как…

— Вы протаранили лодку и утопили команду!

Священник залпом допил свой виски, затем, усмехаясь, налил еще, и мы, перебивая друг друга, стали говорить, говорить, как старые заядлые киноманы, обо всем, что касается киносценарных дел. Я рассказал ему про своего Мессию, он поведал про своего Христа.

Затем он сказал:

— Похоже, вы правильно сделали, что поставили заплатку на этот сценарий. Те парни, две тысячи лет назад, тоже латали дыры, если вы заметили разницу между Евангелиями от Матфея и от Иоанна.

Я вертелся в кресле, горя страстным желанием выложить ему все подчистую, но не осмелился выплеснуть на священника шипящее масло в тот момент, когда он лил на меня прохладные струи святого источника.

Я встал.

— Что ж, спасибо, святой отец.

Он посмотрел на протянутую ему для пожатия руку.

— У вас при себе пистолет, — сказал он просто, — но вы из него не выстрелили. Так что сядьте обратно.

— Неужели все священники так разговаривают?

— В Ирландии — да. Вы ходили вокруг дерева, но не сорвали яблоко. Так потрясите яблоню.

— Думаю, мне следует принять немного вот этого. — Я взял рюмку и сделал глоток. — Ну вот… Представьте, что я католик…

— Представил.

— Которому очень нужно исповедоваться.

— Им постоянно нужно исповедоваться.

— И я пришел сюда после полуночи…

— Неподходящее времечко.

Но в его глазах вспыхнули свечные огоньки.

— И постучался в дверь…

— Вы бы так сделали? — Он слегка наклонился ко мне. — Продолжайте.

— Вы бы впустили меня? — спросил я.

Эти слова, как резкий удар, повалили его в кресло.

— Разве церкви когда-то не были открыты в любое время дня и ночи? — продолжал я.

— Это было давно, — ответил он как-то слишком поспешно.

— Так что же, святой отец, если я приду как-нибудь ночью в крайней нужде, вы не откроете мне?

— Отчего ж не открыть? — Пламя свечей полыхало в его глазах, словно он выпрямил согнутый фитиль, чтобы горело ярче.

— Может, ради самого ужасного греха в истории человечества, а, святой отец?

— Нет такого существа…

Поздно, его язык замер, когда с него сорвалось это последнее, ужасное слово. Глаза забегали и заморгали. Он поправился, желая придать своим словам другое звучание.

— Нет такого человека.