— А, это ты! — сказал Фриц. — Стоит изменить одну сцену, и рушится все остальное. Сегодня днем я показал твою Последнюю Тайную вечерю Мэнни. Теперь из-за твоего гениального финала, будь он неладен, Мэнни наперекор своему лучшему «я» говорит, что придется переснять кое-что из уже оплаченного материала, иначе фильм выглядит как дохлая змея с живым хвостом. Он не стал говорить это тебе лично; казалось, что он проглотил собственные внутренности на обед или твои потроха в кастрюльке. Он называл тебя такими словами, какими даже я не пользуюсь, но в конце концов сказал: пусть этот ублюдок займется сценами номер девять, четырнадцать, девятнадцать, двадцать пять и тридцать. Переписать и переснять через одну. А если мы переснимем и все остальные сцены, люди подумают, что у нас получился супергениальный фильм.
Я почувствовал, как теплые краски снова вспыхивают на моем лице.
— Это же просто подарок для начинающего сценариста! — воскликнул я. — Устройство для выдержки времени!
— Все нужно сделать за три дня! Мы задержали съемочную группу. Я звоню в Общество анонимных алкоголиков, чтобы натравить их на Иисуса, хотя бы на семьдесят два часа, ведь мы теперь знаем, где он прячется…
Я спокойно смотрел на них, но не мог сказать, что спугнул Иисуса, и тот сбежал со съемочной площадки.
— Похоже, за эту неделю я стал виновником кучи всяких бед, — наконец сказал я.
— Сизиф, останься! — Фриц хлопнул меня по плечу ладонями. — Пока я не дам тебе камень побольше, чтобы ты тащил его на проклятую гору. Ты же не еврей, не ищи своей вины.
Он сунул мне пачку страниц.
— Пиши, переписывай. Переписывай!
— Мэнни хочет, чтобы именно я этим занимался? Ты уверен?
— Да он скорее привязал бы тебя к двум лошадям и выпалил из пистолета, но жизнь есть жизнь. Капля ненависти. Потом море ненависти.
— А как насчет фильма «Смерть несется вскачь»? Он хочет, чтобы я вернулся к работе над ним!
— Когда это ему приспичило? — Фриц вскочил на ноги.
— Полчаса назад.
— Но он не может снимать этот фильм без…
— Правильно, без Роя. А Рой пропал. И мне поручено найти его. А студия закрывается на двое суток для ремонта и подкраски, хотя никакой подкраски не требуется.
— Ничтожества. Тупые задницы. Никто мне ничего не сказал. Ладно, не нужна нам их дурацкая студия. Мы можем переписать Иисуса у меня дома.
Раздался телефонный звонок. Фриц чуть не задушил трубку в кулаке, а затем передал ее мне.
Звонили из храма Ангела.167
Эйми Сэмпл Макферсон.— Простите, сэр, — произнес явно приглушенный женский голос, — вы, случайно, не знакомы с человеком, который называет себя Иисус?
— Иисус?
Фриц выхватил у меня трубку. Я снова ее отобрал. Мы оба приникли к ней ухом.
— Заявляет, что он призрак Христа воскресшего и заново раскаявшегося…
— Дайте-ка мне! — прокричал другой, мужской, голос. — Преподобный Кемпо у телефона! Вы знаете этого ужасного Антихриста? Мы могли бы вызвать полицию, но если бы газеты узнали, что Христа вышвырнули из нашей церкви… В общем, даю вам полчаса, чтобы спасти этого безбожника от гнева Господа! И моего!
Я выронил трубку.
— Христос, — простонал я, обращаясь к Фрицу, — воскресе!
Мое такси подкатило к воротам храма Ангела как раз в тот момент, когда последние заблудшие овечки выходили из многочисленных дверей, покидая затянувшиеся допоздна занятия в приходской школе.
Преподобный Кемпо ждал перед входом, заламывая свои грубые руки и расхаживая с таким видом, будто в зад ему вставили динамитную шашку.
— Слава богу! — вскричал он, бросаясь ко мне. Вдруг он остановился в ужасе. — Так это вы юный друг этого мерзкого типа, да?
— Иисуса?
— Иисуса! Что за чудовищная мерзость! Да, Иисуса!
— Я его друг.
— Жаль. Ладно, поторапливайтесь!
Он взял меня под руку и потащил в тот придел, где располагалась главная аудитория. Там не было ни души. Откуда-то сверху доносился мягкий шелест перьев, взмах ангельских крыльев. Кто-то проверял звуковую аппаратуру, издавая различные небесные шепоты.
— И где же?.. — осекся я.
Ибо там, посреди алтаря, на сверкающем Господнем престоле из чистопробнейшего золота восседал Иисус Христос.
Он сидел прямо, устремив взгляд куда-то сквозь церковные стены, положив руки на подлокотники, ладонями вверх.
— Иисус! — Я побежал через проход и вдруг остановился.
Потому что из обеих ран на открытых запястьях капала свежая кровь.
— Ну разве не кошмар? — завывал преподобный за моей спиной. — Ужасный человек! Прочь!
— Это христианская церковь? — осведомился я.
— Да как вы смеете спрашивать?!
— Вам не кажется, что в такой момент, возможно, сам Христос проявляет к вам милость? — поинтересовался я.
— Милость?! — вскричал преподобный. — Он ворвался во время мессы с криком: «Я истинный Христос! Я боюсь за свою жизнь. Прочь с дороги!» Подбежал к алтарю и выставил напоказ свои раны. С тем же успехом он мог бы взорвать самого себя. Прощение? Всеобщий шок, чуть ли не бунт. Наша паства никогда от этого не оправится. А если люди расскажут, если начнут звонить из газет, вы понимаете? Он превратил нас в посмешище. Твой друг!
— Мой друг…