Кладбище для однокла$$ников (Сборник)

После звонка секретарю американского посольства документальных подтверждений о задержании морские пехотинцы под ручки вывели слабо упирающегося Аркашу Колессо. Он был печален, как обезножевший сатир. Вьюжанин тут же снабдил его красивыми никелированными наручниками. Задержанный побагровел, что говорило о доле вины, которую он ощутил с помощью милиции. Тем не менее он громко произнес:

– Даже новенькие наручники не заменяют презумпцию невиновности!

– Хотите вы или нет, – сказал в машине Никита, – но некто уже дважды действует от вашего имени. И в обоих случаях – это покушение на убийство…

– Кто этот мерзавец? – взвизгнул Аркаша и правдоподобно забился в конвульсиях. – Да снимите же с меня эти дурацкие наручники. Ни разу в своей жизни я не выпрыгивал из машины. Нашли гангстера…

– А чтоб холоду нагнать, – пояснил Вьюжанин и отомкнул «браслеты».

– Я больше чем уверен, что вы неплохо его знаете, – подбросил крючок Савушкин.

До самого управления все молчали, у Колессо была возможность причесать свои воспоминания, у Никиты – продумать тактику допроса.

Когда вошли в кабинет, Савушкин попросил приготовить чаю, и пока он готовился, говорили о нейтральных вещах – необычайно жаркой погоде, забастовках, невыплатах зарплаты…

Заглянул Брагин. Он внимательно посмотрел на Колессо и сказал:

– Даже если вы залазите в форточку своей квартиры, не надейтесь на воспитательный эффект для окружающих.

После этих слов Аркаша расстроился. Дальнейший разговор прервал телефонный звонок. Это была жена Осмоловского. Сквозь ее рыдания Никита понял, что Павел Григорьевич умер. Она что-то говорила про сон, который видела накануне: супруг, улыбаясь, махал рукой, а во лбу его зияла кровавая рана… Потухшим голосом Никита выразил соболезнования, но трубка уже пульсировала мертвыми гудками.

– Еще один человек погиб, – жестко произнес Савушкин. – Между прочим, он рассказывал мне, что злодей, покушавшийся на его здоровье, назвался Аркадием Зиновьевичем Колессо. Так и записано в его журнале. Теперь вам будет непросто отмазаться, ведь мы не сможем провести очную ставку с Осмоловским.

– Что вы такое говорите! – возмутился Колессо. – А как вы докажете, что это был я? Мою фамилию использовали. Все эти дни я укрывался в посольстве Соединенных Штатов Америки! У меня есть а-алиби!

– А-алиби, – передразнил Савушкин, – оставьте на потом! Отвечайте, кто такой Потя по имени Ваня?

– Первый раз слышу!

– Не лгите! Этого человека двадцать с лишним лет назад вы избивали за то, что он клеился к вашей суперкрасавице Ворониной, которая, возможно, по этой же причине сейчас получила две пули.

– Я?! Какая чепуха… У нее роман был с Вершинским. И вообще, все это так давно было и смешно.

– Так вы вспомнили? – стал припирать Никита. Рядом, скрестив мощные руки на груди, стояли Сергей и Игорь, символизируя непримиримость и ненависть к лгунам и преступникам.

– Что?! Я никого не избивал… Да, что-то мне вспоминается. Была какая-то история, не совсем хорошая, даже плохая. Пацаны из-за бабы повздорили… Его, по-моему, звали Веня… Мы его то Веником называли, то Потей. Он из соседнего класса был… Ну а пацаны, сами знаете, в этом возрасте как щенки, стайные инстинкты, а чужак полез к симпатичной девчонке… Какая-то драка была. Толком даже не помню…

– А у меня есть показания, что вы участвовали в этой драке, – взял на арапа Савушкин. – Точнее, в избиении…

– Откуда? – с недовольством спросил Аркаша, и Никита понял, что он на верном пути.

– Позвольте пока не говорить. А расскажите все сами: когда это примерно было, сколько человек участвовало в избиении, в какую школу потом ушел этот избитый «конкурент».

– Хорошо, – после паузы согласился Колессо и горько усмехнулся: – Все равно уже никто не подтвердит моих слов.

– Кроме одного человека.

– Да, конечно… Все это устроил Вершинский, он был лидером и просто не терпел, когда кто-то шел наперекор. Однажды, например, сказал: все стрижемся наголо. И никто не посмел отказаться. В другой раз ввел моду: все приходят в школу в джинсах и кирзовых сапогах. Банда ковбоев! Анохин всегда тут же за ним, тот же Безденежный, Заморёнов – «шестерка». А тогда он сказал: какое-то чмо пристает к Ирке Ворониной. Вроде она не знает, куда от него деваться. Чуть ли не изнасиловал. А он действительно был недоносок: ярко-рыжий, в очках, манеры какие-то девичьи… В общем, пацаны таких, сами знаете, изначально не любят, особенно в переходном возрасте. Вершинский сказал тогда: «Этого урюка надо хорошо проучить! Пойдем все, мол, честь класса страдает…»

Колессо вздохнул, попросил сигарету, порывисто затянулся, сморщился, тут же потушил. Лысина его блестела под светом лампы: было двенадцать ночи…

– Потю мы отловили после уроков, мол, пойдем, поговорим. Отвели в подворотню. Вершинский сказал: пусть каждый его ударит… Стыдно вспоминать… Он потом ушел из нашей школы. Нет, фамилию не могу вспомнить…

– После этого вы еще били его?