Кладбище мертвых апельсинов

В двенадцать лет я на какое-то время перестал расти. В течение года я терпел насмешки в семье и во дворе, а потом и в первом классе коммерческого училища, где меня называли крестьянским карликом. Только во втором классе – а в первом классе коммерческого училища я был оставлен на второй год, – тогда мне было уже шестнадцать лет, я снова стал расти. Мои одноклассники заметили, что я заметно вырос за короткое время летних каникул. Раньше, когда я читал «Прощание с родителями» Петера Вайса, то чувствовал, что я начал окончательное прощание с родителями. С этого момента я снова стал расти. Если бы я тогда не прочитал «Прощание с родителями» Петера Вайса, я так и остался бы такого же роста, как в двенадцать лет, не выше. Потом люди насмехались над бледностью моего лица и над моей худобой. В университете, где я в течение почти десяти лет работал, люди формулировали те же насмешки более тонко. Однажды я из-за моей бледности проходил обследование крови в больнице, при этом никакого заболевания выявлено не было, профессор из Клагенфурта, проводивший исследования, с разочарованием сказал мне: «Гм, а я думал, у вас анемия!» После этих слов я протянул ему руку и извинился.

Как-то раз, когда я на большой перемене в коммерческом училище, расстроившись из-за неудачного урока, онанировал в одной из трех кабинок прокуренного туалета, мой школьный врач встал на унитаз в соседней кабинке и заглянул через перегородку. Я услышал шум, зажал свой член в руке и посмотрел вверх. Он посмотрел вниз, затем открыл дверь кабинки и громко закричал: «Меньшиков дрочит!» Я тут же натянул брюки, открыл дверь и, покраснев, выскочил из кабинки. Час спустя учительница стенографии вызвала меня отвечать. Я встал со своего места и пошел к доске, а за моей спиной кто-то закричал: «Дрочила!» Я тотчас же снова покраснел и выжидательно уставился на кусок мела.

В коммерческом училище, когда мне было еще четырнадцать лет, я перед диктантом на уроке немецкого языка незаметно складывал под партой руки и молил Господа помочь мне правильно написать иностранные слова, которые я не хотел учить наизусть, сделав их немецкими. На моем лбу выступал пот, когда с губ учителя слетали иностранные слова, и я ни разу не смог написать их правильно, не говоря уж о том, чтобы их перевести. Я хотел написать на доске, с силой нажимая на мел: «Господи, помоги мне!» – но я лишь тихо шептал эти слова себе под нос, пока учитель продолжал диктовать дальше.