Кладбище мертвых апельсинов

В аркаде на площади Республики старик-нищий голыми руками схватил спагетти из стоящей на ресторанной стойки тарелки и быстро запихнул их в рот, прежде чем официант в черных брюках и белой куртке с золотыми пуговицами успел подбежать к бродяге и безжалостно вцепиться в его свалявшиеся сальные волосы. Он тут же дал деру и побежал на виа Национале. На виа Национале толстая старуха, которая вместе с мужем бродила по Риму с детской коляской, мыла в луже свои черные от грязи ноги. Она наклонилась так низко, что стала видна ее грязная лошадиная задница. Уличная художница сначала нарисовала на листе бумаги мишень с двумя кольцами и крестом, прежде чем начать портрет углем. На лототроне продавщицы лотерейных билетов, глядящей на толпу из стеклянной будки на площади Республики, лежала лошадиная подкова. Даже собака на площади Республики замерла на месте и смотрела на то, как сопровождаемая воем автомобильной сирены и включившая голубую мигалку на виа Национале понеслась, мгновенно парализовав движение, машина спасательной службы. Едва я завижу на перекрестке спасателей с синей мигалкой, я спешу туда, прижав к груди записную книжку с изображениями высохших обряженных тел епископов и кардиналов из Коридора Священников катакомб капуцинов в Палермо, но чаще всего ухожу прочь ни с чем.

Еще дымятся обугленные крылья ангела-хранителя, которого я вытащил из-под вязанки хвороста замерзших косуль. На облатке я увидел водяной знак: идущего на костылях ангела-инвалида, над которым качались дьявольская гвоздика и посмертная маска моей матери с корзинкой с крепким ребенком, которого ангел должен хранить от падения в бурный горный ручей. Крошки яичной скорлупы лежат на черных чулках лежащего в гробу мертвого тела девушки. «Модное парижское похоронное бюро! Модное парижское похоронное бюро!» – мурлыкал я себе под нос и испуганно проснулся, когда черная деревянная гробовая крышка коснулась моего виска и шлепнулась наземь.

В «Messaggero» я наткнулся на фотографию, которую вклеил в свою записную книжку с изображением высохших обряженных тел епископов и кардиналов из Коридора Священников катакомб капуцинов в Палермо. Мать-турчанка сидит, распростерши руки над лежащими друг подле друга мертвыми телами ее пятерых маленьких сыновей, погибших во время землетрясения. И еще я вырезал из газеты фотографию, на которой изображен молодой человек, который здесь, в Италии, облил себя бензином и поджег. Карабинеры и зеваки стояли вокруг этого пару минут еще живого факела, не способные ничем помочь.

Цветочница на Корсо Триесте перекрестилась, когда девушка купила три красные розы.

Под стеклянным колоколом был на свастике укреплен мой сложивший в молитве кости рук угольно-черный детский скелет и молился: «Мой ангел-хранитель… и введи меня десницей своей в Царствие Небесное. Аминь».

Вытащив пистолеты, два карабинера подошли ко мне и Омару и потребовали, чтобы мы с поднятыми руками выходили из нашего любовного гнездышка под аркой запертого входа большого жилого дома, где мы присосались друг к другу, словно две пиявки. Один из карабинеров обыскал меня. Омар задрал свою исписанную арабскими буквами майку, вывернул карманы, показывая карабинерам, что у него нет при себе ни оружия, ни наркотиков. Пока один карабинер обыскивал меня, второй, держа пистолет наготове, стоял в стороне, чтобы держать нас в поле зрения. Не найдя ничего запрещенного, они крикнули, все еще наставляя на нас пистолеты: «Via! via!»