Кладбищенские люди

Мама выбежала из кухни. Лида бросилась ей на грудь, спрятав бледное личико.

— Что ты, с ума сошла? — выкрикнула мама сердитым голосом, стараясь оторвать от груди лицо Лиды.

— Боюсь! Боюсь! — кричала Лида.

Из кабинета вышел отец. На нём был светлый подрясник, и он казался призраком. Волосы головы его были зачёсаны в косичку, и он казался мне похожим на тётю Сашу, которая года два умерла у нас в доме.

— Чего ты боишься, Лидочка? — спросил он.

— Боюсь! Боюсь! — кричала Лида и, оторвавшись от мамы, бросилась к отцу и запуталась руками в длинной серебряной часовой цепочке, которая висела у него на груди.

— Да чего? Чего боишься?

И в голосе отца я услышал нотки неудовольствия, хотя в глазах его была только нежность.

Лида ответила не сразу, и в тишине комнаты мне явственно послышались чьи-то шаги. Чья-то душа шла за нами, когда мы поднимались по лестнице. Когда мы отворили дверь, она вошла к нам вместе с нами и вот теперь ходит по залу… Вот она проходит в кабинет отца, вот сейчас войдёт в столовую…

— Ай, ай! — закричал я и бросился к отцу.

— Боюсь, боюсь, папочка! — кричала Лида.

И все мы четверо — отец, мать, Лида и я — сцепились руками и дрожали.

— Никак они с ума сошли. Да чего вы боитесь-то? — громко выкрикнула побледневшая мама, и я заметил, что вместе с этими словами из её глаз исчезли и нежность, и любовь к нам.

Она резким движением руки оттолкнула от себя Лиду, а папа сжал пальцами мои руки повыше локтей и говорил:

— Расскажи, кто вас напугал? Чем?

Заплетающимся языком я рассказал всё, о чём говорил о. дьякон, и, когда кончил свой страшный рассказ, отец засмеялся и сказал:

— Какой дурак этот дьякон!

— Конечно, дурак! Детей пугает, — согласилась и мама и принялась ласкать и целовать меня и Лиду.

И опять её лицо сделалось ласковым как всегда.

VI

Этот странный человек пришёл на кладбище часов в пять вечера.

Высокий, в длиннополом пальто и широкой шляпе, он показался нам издали похожим на священника. Сходство это ещё больше добавлялось тем, что неизвестный носил длинные тёмные и слегка вьющиеся волосы как у папы или как у отца Ивана. И бородка была у него священническая — небольшая, но окладистая.

— Смотри, соборный ключарь пришёл! — крикнул Лёша.

Неизвестный, действительно, походил на ключаря, но мы скоро убедились в своей ошибке. Когда неизвестный распахнул пальто, мы увидели на нём тёмный пиджак, жилет с золотой цепью и брюки.

— Какой же это ключарь? Ха-ха! Прихожанин, — говорил Лёша.

— Прихожанин? — усмехнулся я. — На кладбище прихожане — мертвецы.

Это также сказал о. дьякон. Часто в речи отца Ивана не было смысла, но на меткие слова он был охоч.

Строя балаган у борта аллеи и мечтая об осеннем улове щеглов и чижей, мы заняты были своей работой, но всё же следили и за тем, что делал неизвестный.

Повернув в боковую аллею, он всё всматривался по сторонам, приостанавливался и опять шёл вперёд. Иногда наклонялся над могильными памятниками и крестами и читал надписи — и опять шёл вперёд и осматривался. Особенное внимание он останавливал на крестах.

— Могилу своей невесты ищет! — сострил Лёша и нехорошо усмехнулся.

— А, может быть, отца, матери или сестры, — сказал я, желая смягчить шутку друга.

Мне всегда жаль тех людей, которые появляются у нас на кладбище, ходят около могил и ищут крест или памятник на дорогом холмике. Что-то жалкое в живых людях, когда они ищут утешения среди мёртвых!..

А неизвестный, между тем, всё ходил по кладбищу и искал какую-то могилу. Судя по его движениям, можно было догадаться, что он запомнил участок кладбища, где погребён кто-то, ему близкий, но он не мог отыскать нужную могилку.

Молодой, красивый, здоровый, в каком-то нездешнем пальто и нездешней шляпе, он затронул моё любопытство, и я не мог оторвать от него глаз.

— Пойдём, Лёша, посмотрим, какую могилку он ищет, — предложил я.

— Вишь, нашёл!.. Чего ходить-то?.. Нашёл и шляпу снял, перекрестился…

— Вовсе не перекрестился… Очки на носу поправил…

— Очки… Разве не видишь, что перекрестился?..

Мы с Лёшей заспорили и пошли в сторону неизвестного.

— Все люди на могилках крестятся, а ты — очки, — оспаривал Лёша.

Неизвестный, действительно, сошёл с аллеи в сторону, снял шляпу и опустился на скамью… наверное, на скамью, а, может быть, и прямо на соседнюю могилу. Уставившись печальными слезящимися глазами в «дорогую» могилку, люди часто садятся на соседние «чужие» могилы как на скамью. Придут к своему близкому, а садятся на чужие могилы!.. Меня всегда сердила эта небрежность людская. Странные люди!..

Неизвестный сидел на скамье за старой оградой. Могилка была обложена дёрном, но без цветов. Старая, забытая могилка. И крест на ней стоял ветхий, покосившийся, и жестяная дощечка на кресте стёрлась, слиняла и заржавела, — и чуть заметно темнела на ней какая-то надпись.

Тихий ветерок ясного летнего дня пошевеливал тёмные пряди волос головы неизвестного, а он, задумавшись, сидел, скрестив на груди руки, и смотрел куда-то вниз на могилку… На носу его поблёскивало золотое пенсне с тёмным толстым шнуром, прицепленным к петлице пиджака.