Кладезь бездны

Вот и здесь перед Камнем было… место. Нерегиль замедлил шаг, потому что рядом с местом у него перехватило дыхание – несмотря на полный Щит. Щит, ради которого он провел в медитации и созерцании всю последнюю неделю. Сила колебалась вокруг Тарега посверкивающей завесой, чуть мешающей зрению и скрадывающей краски. Но от места тянуло такой пронизывающей стынью, что в груди стало тесно и душно. Мрамор пола перед Камнем в хен казался… закопченным. Для обычного зрения там проявилась свежая, даже не загустевшая ярко-алая лужа.

– Почему ты их жалеешь? – удивилась аль-Лат. – Они же как водяные крысы. Совокупляются, рожают крысят, жрут друг друга и падаль.

До статуи оставалось еще несколько шагов. С трудом отклеив взгляд от места, Тарег велел себе идти вперед.

– Зачем ты пришел сюда? Тебя прислали мои сестры? Кто ты такой? И что это у тебя на шее?

Остановившись перед золотой фигурой, Тарег все-таки поднял голову и посмотрел в пустые, с едва намеченными зрачками, металлические глаза. И заставил себя разлепить смерзшиеся на нездешнем холоде губы:

– Я – Страж Престола. Мой господин, халиф Абдаллах аль-Мамун, велел мне избавить землю аль-Ахсы от твоего присутствия.

Смех аль-Лат едва не сбил нерегиля с ног – словно он стоял под бьющим колоколом ратуши. Отсмеявшись, богиня крикнула:

– Кто-кто?! Да как ты смеешь! Мое имя – Львица! А твое имя – крыса! На поводке у другой, глупой и жадной крысы!

– Имя тебе – легион, – тихо сказал Тарег.

И вскинул в руке меч.

– Изыди.

Аль-Лат застыла. И вдруг сказала:

– Ты не сможешь меня убить, маленький сумеречник. Таких, как я, нельзя убить.

Под локтем у Тарега щелкнуло – зубами – и тигр хихикнул:

– Можно-можно…

– Меч-охотник, – понимающе улыбнулась статуя.

Тарега снова накрыло гулким смехом. Потом все стихло. Шелестящий голос сказал:

– А знаешь, что будет, если им ударить? Тебя разорвет в клочки, маленький сумеречный дурачок…

Пора.

Стиснув зубы, нерегиль заставил себя поднять голову и снова посмотреть в золотое лицо:

– Твои последователи украли эту статую в храме Ве Ниэн. Настоятель храма, желая вернуть святыню, отправился в паломничество.

Тишина сгущалась. Аль-Лат молчала.

– В паломничество к Зеркалу Люнцуань. Оно указало ему на меня.

– Что же просил твой монах у Зеркала? – равнодушно проговорила богиня.

– Он просил показать того, кто готов отдать свою жизнь, но освободить статую и нанести тебе смертельный удар.

Аль-Лат вскрикнула – прямо как женщина.

Митама полыхнул страшным светом, заорав в ответ: Изъятие!!!

Щелкнув пастью, тигр исчез в раскаленном пучке энергий и веером хлестнул через золотую грудь статуи.

Тарег успел увидеть, как металл изваяния разделяется, плавясь, на две части, голова с руками сползает на сторону и падает вниз. Комок лучистого присутствия, поднявшийся из статуи, задрожал, словно в агонии, полыхнул – и взорвался таким чистым, таким ослепительным светом, что нерегиль вздохнул, как от счастья, – и рассыпался тысячью ярких, отражающих свет осколков.

* * *

Удар внутри храма встряхнул землю под ногами. Страшный скрежет камня о камень – Намайо приходилось слышать такой во время землетрясений – приказал телу быстрее, чем разуму:

– Наземь! Все наземь!

Видная сквозь дымный воздух чудовищная арка портала вздрогнула – и выдохнула облако пыли и мелких осколков.

– Ле-ееечь!

Свистящие камни изрешетили чью-то лошадь. Она билась и кричала в заплывающем дымом воздухе.

Здание заскрежетало, словно мертвец костьми, выдохнуло из щелей облачка пыли и стало с гулом проседать. Из прямоугольной громады портала выстреливали не выдержавшие давления камни.

– Назаааад!

Все побежали через площадь к улицам. Грохот за спиной говорил, что лучше не оборачиваться.

Намайо уже видел арки галереи – той самой, где они отсиживались днем, – как под ноги ему подвернулось что-то длинное и мягкое, он запнулся и упал. Извернувшись, перекатился, почти не повредив локоть. И, шипя от боли, пригляделся к тому, обо что споткнулся. Оказалось – об кого. На заваленном дрянью мраморе навзничь лежал человеческий мальчик. Заглянув в мокрое лицо, Намайо увидел стекленеющие глаза и пузырьки розовой пены из угла губ. Размазанная до висков сурьма на веках и дорогой шелковый кафтан – гулямчонок.

– Что ты здесь делал? – пробормотал аураннец.

Губы мальчика шевельнулись.

– Что? – переспросил Намайо – нужно всегда выслушивать умирающих.

Видимо, мальчик получил камнем в грудь, и вдавившиеся ребра разорвали ему легкие. Кафтан уже начал заплывать красным.

Мальчик снова пошевелил губами, Намайо наклонился к самому его рту и расслышал:

– Али…

И потом:

– Два дирхема… за новости…

Потом его глаза остекленели окончательно.

Ладошка разжалась – в ней действительно блестела монетка.

Намайо медленно обернулся к храму. Вместо портала и арки входа лежала курящаяся дымком груда камней. Над ней чернела пустота – своды устояли. Ну да, там же у них всегда колонны, целый лес колонн…

Нерешительно подняв ладонь, аураннец все же закрыл мальчику глаза. А потом взял монетку из мокрой лодошки и положил на продавленную грудь.