Кладоискатель и доспехи нацистов

— А кому сейчас легко? — саркастически изрек друган, закуривая новую «LМ». Я случайно вдохнул струйку выпущенного в мою сторону дыма и закашлялся. Американские сигареты, забитые на фабрике им. Урицкого, воняли горящей помойкой. За что только Слава их любит?

— Теперь уже никому, — горько сказал я о попавших в беду компаньонах, — а все из-за дурацкой деловитости излишне самостоятельных людей.

— Меньше думай об этом, — посоветовал друг. — Решим и эту проблему. Где наша не пропадала!

Девочка в передничке принесла заказ. Проворно разложила ножи с вилками и пожелала приятного аппетита.

— Еще пива и счет, — корефан с достоинством извлек пухлый лопатник.

Афганца аж перло от самодовольства. Дикарь не выродился в нем, и он иногда чудил: зимой выколол официанту глаз вилочкой для фондю. Сплошные заботы, но в качестве боевого охранения Славе цены не было. А что он еще умел? Настоящие деньги экс-офицер Советской армии увидел только два года назад благодаря мне и до сих пор наслаждался собственной кредитоспособностью.

Из чего же, из чего же, из чего же
Сделаны наши мальчишки?

— доносился из бара пущенный во всю громкость и на бис хит «Сектора Газа»:

Из ножей и из кастетов,
Из обрезов и пистолетов
Сделаны наши мальчишки…

Я поперхнулся.

Сделаны наши мальчишки…

На повтор заказывали песню неспроста. Вывалившая из бара кодла молодых бандюков, среди которых мелькала тыква сигаретного стрелка, зашныряла в проходе, выискивая кого-то глазами. Оказалось, нас.

Из чего же, из чего же, из чего же
Сделаны наши девчонки?

В кабину все не поместились. Двое юных гоблинов бесцеремонно брякнулись на скамьи рядом с нами, четверо других столпились у входа, по-бойцовски переминаясь с ноги на ногу и похрустывая костяшками пальцев.

Стрелку места не досталось, а может быть, просто не захотел присаживаться. Он встал у стола и мстительно осведомился:

— Что, мужик, будем лаять?

У меня пропал аппетит, но я ковырял вилочкой картошку, старательно сохраняя невозмутимость.

— Валяй, — разрешил корефан, — только негромко.

Стрелок задохнулся в припадке праведного негодования. Гоблины засопели. Сидевший возле меня предусмотрительно пробасил:

— Ты вилку положи, кончай жрать, — грубо вытащил из моих пальцев вилочку и припечатал ее к столу.

«Довыеживались», — подумал я. Выходя из дома, громоздкую волыну брать не стал, решив, что для визита к Боре она не пригодится. Пистолет был у Славы, но тот почему-то не торопился пускать его в ход, хотя одного вида оружия было вполне достаточно, чтобы обратить пацанов в бегство.

Стрелок вдруг громко заматерился, словно его прорвало. Корефан добродушно слушал, досмаливая хопец. Гопник ругался надрывисто и однообразно, но для Славы будто музыка лилась. Левый уголок его рта полз вверх в зачарованной улыбочке.

— Ну че, козлы, молчим? — закончив ораторствовать, перешел к конкретике матерщинник. — Будем отвечать?

— Тебя слушаем, — ответил Слава, стряхивая пепел на куртку сидевшего рядом мордоворота. — Голосисто поешь, петушок золотой гребешок.

— Это я петушок?! — вскинулся пацан. — Рома, дай ему!

Что и каким образом Рома должен был дать Славе прямо в общественном месте, осталось неизвестным. Друг коротко ткнул «элэмияу» в глаз долговязого бандюгана. От оглушительного вопля на миг все оцепенели. Огненный «карандашик», затушенный о зеницу ока, вернул гоблина в первобытное состояние: голося как дикарь и позабыв про общественные интересы, он сосредоточился исключительно на своей особе.

В следующее мгновение я подхватил тарелку и вдавил ее дымящееся содержимое в лицо примостившегося у меня под боком «маргарина». Атака была неожиданной — с молодыми спортсменами только так и можно было совладать. Бычок тут же отбил обеденный снаряд, но горячая картошка, облепившая морду, и широкий пласт бифштекса сделали свое дело. На секунду боец потерялся. Хапнув со стола вилку, я засадил ее по самую рукоять ему в щеку и оттолкнул шокированного такой звериной жестокостью бицепса.

— Порежу, бакланы! — заорал я, хватая нож. Слава, опережая меня, буквально выбросил в проход одноглазого и рванулся следом, толкая Рому перед собой как таран.

Незадачливого стрелка смело с ног. Бандиты проворно рассредоточились между аквариумами. Противопоставляя превосходящим силам противника богатый опыт кладоискательской жизни, я ринулся за друганом, добавляя в воздух децибелов:

— Перережу всех! Нож, нож!!!

Нож-то нож — столовый: из нержавейки, короткий и тупой, но когда в руке осатанело ломящегося в бой безумца сверкает нечто металлическое и продолговатое, о котором все оповещены, что это — нож, такая штука наводит страх. А уж вид товарища с торчащей из головы вилкой и вовсе не оставлял сомнений, что острый режущий предмет будет пущен в ход.