Кладоискатель и сокровище ас-Сабаха

– Долго она, конечно, не продлится, – рассудил Слава, разминая окурок в пепельнице. – Сегодня крутовато было, спору нет. Вряд ли кабальеро еще рискнут на такое в ближайшие месяцы. По поводу ментов я думаю, что нам надо снять денег и по-тихому слиться из Питера до весны.

– Почему бы и нет? – Идея лечь на дно не вдохновила, и я прикидывал, какую выгоду лучше из этого извлечь. – Поедем куда-нибудь в сельскую местность, покопаем всякий хлам по заброшенным деревням, возможно, зимовка и окупится... «... Но, скорее всего, нет», – закончил я про себя.

Слава не понял бы мой пессимистичный вывод, который являлся всего лишь скептицизмом практика. За осенний и весенний сезоны, которые мы имели все шансы застать, если вовремя скроемся от пристального взора компетентных органов, можно было прошерстить пяток исчезнувших с лица земли деревень.

Эти точки, лакомые для любого кладоискателя, я наметил за год до тюрьмы, когда мне в руки по случаю попала карта Псковской области 1930 года. В моем архиве имелась псковская карта 1860 года выпуска, и теперь я получил возможность сличить количество оставшихся после Гражданской войны населенных пунктов. Результат несказанно порадовал. К моему удивлению, число деревень за годы советской власти сократилось значительно больше, чем я думал. И хотя логично было предположить, что карта тридцатого года врет, составленная небрежно, как все совдеповские карты, я все же отправился в поиск.

Мертвая деревня, которую я нашел по старой карте, поразила до глубины души. Была весна, середина апреля, трава еще не выросла, и в глубине леса местами лежал снег. За сорными березами и тощей сиренью притаился маленький кирпичный дом с короткой трубой. Только через минуту я сообразил, что это русская печь. Позже в лесу встречались кучи темно-красного кирпича, но уцелевшая печка была только одна, и я вышел аккурат на нее. Впечатление сказки с той минуты поселилось в моей душе. Казалось, вот-вот увидишь избушку на курьих ножках или из-за дерева выйдет Кощей. Это заставляло оглядываться на раскопках. Не успокаивал даже немецкий штык-нож, который я прихва-тил, впрочем, не столько для самозащиты, сколько из суеверных соображений, что в поиск надо взять трофей, который привлечет другие находки. С этой вылазки на Псковщину я начал верить в нечистую силу. С суеверия, впрочем, и начались мои беды.

В ту первую поездку по заброшенным деревням я не нашел ничего ценного. И хотя населенный пункт я выбрал правильно (деревня исчезла с карт после Гражданской, а не Великой Отечественной войны, стало быть люди в ней жили куда состоятельнее, чем на двадцать пятый год советской власти, и могли оставить после себя больше нетленного добра), одиночный поиск без металлодетектора не принес весомого результата. Штампованный медный крест размером с ладонь да серебряная лампадка – вот и все мои находки в тот раз, не считая ржавых лопат, серпов, кос и прочего сельхозинвентаря. Цветной металл я поднял с одного места, вероятно, кто-то, покидая дом, бросил иконостас. Ощутимую прибыль эти находки принести не могли. Лампадку я очистил и сдал как серебряный лом, а крест подарил Леше Есикову. Иногда надо задаривать людей мелочевкой, чтобы судьба послала взамен что-то ценное. Леша заинтересовался и попросил взять с собой. Я взял. Кто ж знал, что он окажется такой сукой?

Одному на селище работать было не под силу, да и скучно. Приглашать же друзей-трофейщиков я не хотел из опаски, что эти вскормленные пеплом великих побед волки пронюхают про мои карты и, учуяв поживу, разграбят все сами, оставив мне жалкие крохи. Леша Есиков куда больше подходил в качестве напарника для секретного предприятия. Он имел мизерный кладоискательский опыт, зато ездил в археологические экспедиции. Мы учились на одном курсе. Только я после окончания университета копал и на это жил, а Леша работал в ларьке. Но он был безопасен. Кроме того, новичкам везет, этого тоже не следовало сбрасывать со счетов.