Кладоискатель и золото шаманов

– Брось-ка ты, молодой, какие деньги, я тебя не знаю и в первый раз вижу тебя, – нахально усмехнулась старшая.

Видела она меня действительно впервые, и я понимал абсурдность ситуации, но вдруг понял, что меня уговаривают, и постарался не поддаваться гипнозу. Кстати, цыганка действительно могла не понимать, о каких деньгах идет речь, поскольку обчистили не меня одного. Но, скорее всего, отлично понимала, да еще при этом издевалась, продолжая что-то говорить монотонным гипнотизирующим речитативом. Я стряхнул наваждение и разозлился.

– Ты мне на мозги не капай! – заорал я. – Все ты знаешь!

Гвалт поднялся неимоверный. Старшая же только скалилась. Проявление бурных эмоций было ей не в новинку. Я попытался их переорать, но с дюжиной глоток не справился, вдобавок из толпы на подмогу выскочила смуглая до черноты сорокалетняя дурнушка.

– Что, кровь кипит? – рванула она на себе платье, вываливая вонючие мясистые груди. – На титьки, подержи!

– К зоофилии не склонен! – рыкнул я и отпрянул к машине.

Цыганки захохотали и повалили на меня толпой, зажимая в тиски с такой наглостью, что я испугался.

Кричать было бесполезно. Ораву обезумевших в порыве взаимовыручки бродяг успокоить не представлялось возможным. Их следовало только бить. Я вдруг совершенно ясно представил, чем грозит малейшее промедление, спокойно повернулся к ним спиной, распахнул багажник и выдернул оттуда лопату.

Избиение я начал с ближайших, чтобы не дать себя схватить. Не дай бог, повалят – загрызут. Ткнув низкорослой цыганке торцом черенка в рыло, я полоснул вдоль черепа второй, раскровянив синий платок, и пырнул острием в живот «черной». Толпа рассыпалась. «Черная» согнулась, по-звериному воя, и отшатнулась боком, словно пытаясь убежать. Цыганочки помоложе бросились наутек, вслед за ними припустили четверо пожилых дикарок. Остались я, старшая да трое раненых, причем смуглую я отоварил серьезно – пальцы у нее сделались алыми, и меж ними вовсю текло.

Старшая упала на колени, выхватив из-под юбки пачку купюр.

– На, забирай свои деньги! – с ненавистью выкрикнула она. – Возьми, будь ты проклят!

Я вырвал у нее из руки бабки, машинально отметив, что в пачке немало долларов. Захлопнул багажник и задом ретировался к открытой дверце, скабрезно улыбаясь.

– На чужой цветок не разевай хоботок, – наставительно произнес я, не выпуская из рук боевого археологического заступа.

Коленопреклоненная цыганка была страшна: черты лица ее заострились, глаза горели демоническим огнем, рот изрыгал ужасные проклятия на непонятном и отвратительном наречии. Я старался не поворачиваться к ней спиной и, запрыгнув в машину, рванул с прогазовкой – подальше и поскорее. «Нива» вмиг домчала до дома, где меня заждалась Маринка.

– Догнал?

– Слава народу-победителю! – Я выгреб из кармана пригоршню банкнот.

– Неужели отнял? – удивилась Маринка.

– А ты как думала?! – обиделся я.

– Как ты с ними справился?

– Audaces fortuna juvat…[6]

Маринка смерила меня оценивающим взглядом.

– Ты их там не трогал? – озабоченно спросила она, собирая рассыпавшиеся по столу деньги. – Цыгане мстительные. Потом вернутся и дом подожгут.

– Ерунда, – сказал я, начиная беспокоиться. – Посмотри, все ли деньги?

– Даже больше, – сосчитала Маринка. – Баксы на месте, но много лишних рублей.

– Лишних рублей не бывает, – засмеялся я. – Что ни есть, а все наши. Зря я, что ли, за ними ездил?

Жена ничего не ответила и ушла на кухню. Я же скинул рабочую одежду и с наслаждением переоделся в чистое, сожалея об отсутствии на даче душа. Никакое купание в реке не заменит полноценной горячей ванны, а баню топить – слишком долгая история. Может быть, в самом деле в город смотаться? Помоюсь заодно.

Навеянная Маринкой тревога засела в сердце прочно. Цыгане действительно любят мстить, одно слово, дикари, а получить серпом по горлу, выбегая ночью из горящего дома, мне решительно не хотелось. Но и в Питер возвращаться пока нельзя – патриоты меня не забыли. Вот попал, из огня да в полымя!

Я молча поужинал, стараясь не волновать жену опрометчивыми репликами, а потом мы вышли на крыльцо, с которого хорошо был виден закат над дымчатой полосой далекого леса за речкой. Сели на ступеньки, прижавшись друг к другу, и долго смотрели на малиновую полоску, прикрытую синеватыми тучами. Посвежело, с реки потянуло холодным ветром. Я обнял Маринку, чтобы было теплее.

– С тобой я ничего не боюсь, – тихо сказала она.

– Сегодня как сердцем чуял, что надо вернуться, – шепнул я.

– Я знаю, ты меня от всего защитишь.

«От всего защищу!» А вот кто меня защитит? Приятно, когда в тебя верят, только вот доверие это, увы, беспочвенно. Что я мог сказать жене, не разрушая иллюзии простого бабского счастья? Женщине необходима уверенность в надежности любимого, но обстоятельства складываются отнюдь не в пользу моей боеспособности. Не сегодня-завтра цыгане могут вернуться, они обязательно отомстят, на этом и кончится наша спокойная жизнь. Что я могу поделать? Да ничего. Смотать удочки, и все дела. Опять уезжать…

Я печально вздохнул.

– Не грусти, – сказала Маринка. – Устал?

– Есть немного.