Кладовая солнца. Повести, рассказы

– Бар! – отвечал заблудившийся. – В долине Потерянный Топор украли просватанную девушку Нур-Джемеля. Жених потребовал возвращения калыма. Хозяин отказал. Жених сам угнал лошадей у отца невесты и теперь на берегу ручья сидит и ест одну из отбитых лошадей.

– Кто украл невесту?

– Не знаю, – ответил гость, – степь велика!

– Степь велика, – повторил степной царь и спросил: – Нет ли еще чего нового?

– Видел белую галку, – ответил гость.

– Белую? Мулла, есть ли белые галки?

– Есть, – ответил мулла.

– Йо! – удивились все.

Еще видел вестник Длинного Уха, как перед зарею проскакала желтоволосая и желтоглазая Албасты.

– Это бывает! – сказали пьющие кумыс.

– Еще видел, как после заката впереди уходил козел, неся в зубах легкое.

– И это бывает! – сказали люди в халатах.

– Еще видел при наступлении ночи черного зайца.

– Черного! Мулла, есть ли черные зайцы?

– Йо-о! – удивился мулла и щелкнул языком, ничего не сказав.

– Еще слышно, будто люди стали летать, как птицы.

– Йо-о!

– Еще слышно, будто люди пришли на то место земли, над которым стоит неподвижная звезда Темир-Казык, и что там вечная тьма.

– Мулла, есть ли такая страна?

– Есть, – ответил мулла.

– Что же еще есть нового в степи? – допрашивали люди, пьющие кумыс.

– Еще что? – повторил гость. – Еще вот уже два месяца от всадника к всаднику, от аула к аулу бежит слух, будто едет по степи Черный Араб и обертывается то святым, то чертом, не берет от степи ни твердого, ни мягкого, ни горького, ни соленого.

– Он здесь! – сказали пьющие кумыс гостю, и тот в ужасе раскрыл рот.

«Нет, – подумали мы, – здесь уже нет Черного Араба. Здесь у костра сидит обыкновенный киргиз в широком халате и зеленом малахае, его теперь все знают, он – как все. А тот все едет до настоящей пустыни, до низких звезд, где только дикие кони перебегают от оазиса к оазису. Теперь тот настоящий араб, а не этот».

На всю ночь запировал степной царь в юрте старшей жены. Восемь тысяч вечно жующих отделяют эту юрту от юрты молодой жены. Светит последняя четверть девятого месяца лунного года. Завтра снимутся эти последние юрты с летнего пастбища. Снег занесет степь, ничего не останется.

Молодая жена, дочь благородного хаджи, садится перед своим костром и красит по-девичьи свои ногти в красный цвет и расплетает свои волосы на двенадцать кос, будто девушка. Берет свою алую шапочку, выдергивает драгоценные перья из живого филина, подаренного ей возлюбленным, по-девичьи, будто весной, украшает шапочку перьями мудрой птицы, и падают двенадцатью черными змейками косы из-под перьев на смуглую шею.

Спят все восемь тысяч голов. Даже сторожевой козел Серке подгибает колени. Молодая овечка встала, почесалась ножкой и опять легла.

Придерживая рукой звонкие монеты, крадется жена, одетая девушкой, к кустам чиевника и шепчет:

– Это ты, мой медный кувшинчик?

– Это я, моя тонкогубая деревянная чашечка, – отвечает кувшинчик. – Это я – здоров ли язык?

– Язык здоров, на сердце боль.

– Болит твое сердечко, скушай яблочко с базара.

Рассыпались черные змейки по желтому лицу. Желтый месяц. Желтое яблочко. Желтые щеки возлюбленного.

– Желтым, желтым, очень желтым видела я тебя во сне.

– И тебя я видел желтой, но твои волосы чернее чернил муллы.

– И твои, дорогой!

– Твои очи темней обожженного пня.

– И твои.

– Твои щеки алее крови зарезанного барана. Твои груди – как свежее масло. Твои очи – как серп новолунья.

– Клянись, – просит она, – обернись к луне, загни ноготь своего большого пальца.

Он повертывается к луне.

…А утром чубарый козленок пробрался в юрту гостей, лизнул их лица и разбудил. Степной царь уже отдал приказ к перекочевке.

Верблюды лежали перед юртами. Женщины снимали войлоки, обвивая ими горбы. Мужчины выдергивали деревянные кривые палки и тоже привязывали к горбам. Так, одна за одною, как сон, исчезали белые юрты: самого степного царя, его матери, его старшей жены и все другие. Когда разобрали юрту молодой жены, выскочил голый, совершенно ощипанный филин с огромной головой и поскакал в степь.

Караван двинулся тоже в ту сторону.

Скачет ощипанный филин. Катится черное перекати-поле. Полк за полком уводят старые журавли молодых в теплые края. Верблюды все шагают и шагают, попадая широкой мозолистой ступнею в старый след на кочевой дороге.

Проходят караваны, встречаются и разъезжаются степные всадники. Ищут колодец с живой водой. Спрашивают, где обетованная страна?

Одна в одну, как в зеркале, глядят голые сопки. И затерялся караван на этой желтой земле. Выбились из сил и остановились верблюды. Повертывают во все стороны свои птичьи шеи. Узнают и не могут узнать. Вспоминают и не могут вспомнить.

И немного осталось им времени думать: вот уже падает снег.

Бессильные, подгибают они колени и ложатся возле пересохшего колодца, протянув к камням длинные шеи и свесив пустые горбы.

Ревекка не выходит с кувшином из белых шатров напоить их: не та земля, не тут страна Ханаанская.