Читаем Кладовая солнца. Повести, рассказы полностью

А неправильный рост подавляет и разрушает искусство.

Вот за этим ростом искусства наблюдают особые люди, критики, как сторожа правды.

Природа и дача

Пейзаж в литературе обыкновенно играет служебную роль: даже у Тургенева пейзаж – не совсем вольная природа, это что-то вроде дачи для души человека.

Вот отчего картины природы в литературе, пока еще очень редкие, нельзя, как в живописи, называть просто пейзажами.

Редактору

Всякий может приказать стричь овец под одну гребенку. Хороший хозяин в каждой овечке видит свое, как будто он любит всех, но каждую больше.

Напрямик

Большой навозный с черным отливом жук пустился летать по прямой, развивая большую скорость. С разлету он напоролся на колючую проволоку. Он остался на проволоке, умоляя всеми лапками о помощи. Я снял его и, отпуская, сказал:

– Не летай, дурак, напрямик.

Противоречие

Искренность есть чувство момента преходящего, временного. В этот момент искренний совершил в согласии с моментом ряд поступков, которые для следующего момента будут ложными: искренний лжет.

Правда Маяковского

Читаю взасос Маяковского. Считаю, что поэзия – не главное в его поэмах. Главное то, о чем я пишу каждый день, чтобы день пришпилить к бумаге. Потомки, может быть, и будут ругаться, но дело сделано – день пришпилен.

И это пришитое есть правда, которой, оказалось, служил Маяковский.

«Открытие мира»

Ночью был обрадован доставленной мне рукописью В. Смирнова «Открытие мира». Пишет он так же чисто, как Чехов… Чехов без чеховского пессимизма… Нет, не только: есть и от Л. Толстого немного, вообще чудо как хорошо!

Сегодня справился по телефону: писал учитель из Ярославля, очевидно такой скромный, что не решился рукопись отправить в большой журнал и отдал ее в детский «Дружные ребята».

Тип и личность

«Типы» введены в литературу критиками по примеру классификаторов в естественных науках. Но у самих писателей нет никаких типов, и даже наоборот: писатель дает единственное, а критик-публицист превращает его в тип. Но так же и надо: поэт творит идеал-образец, а публицист материализует его в тип.


Не надо типов искать: типов нет, и не нужны они. Надо каждому человеку в его жизненной борьбе находить противника и делать так, чтобы один понимался через другого.

Как художники дают не цвета сами по себе, а их отношения, так и мы людей должны давать не типами, а в отношениях друг ко другу…


Для автора нет типов, есть только личности, из которых читатели должны сделать типы. Так Дон Кихот начинался у Сервантеса какой-нибудь конкретной личностью.

Автор создает личности, а читатели из личностей делают типы.

Так в природе только индивидуальности, а люди их классифицируют.

Принять к сердцу

Чтобы пьесу написать настоящую, надо принять людей так же близко к сердцу, как я принимаю свою природу.

Больше чем хлеб

Устойчивое нравственное правило для воспитания детей нам нужно сейчас больше, чем хлеб. Для этого прежде всего нужно вернуть родителей в семью и сделать так, чтобы дело добывания хлеба насущного не разделялось в каждом из нас на две разные книги: для государства – похуже, для себя – «блат».

Великан

Шел великан, слушал, склонившись, маленького и улыбался рассказу во всю свою широкую добродушную морду. А когда встречался прохожий, то великан смотрел на него, не снимая улыбки, и тот с удовольствием улыбкой ему отвечал.

Диалог

Н. – это даже не натуралист, а просто биографист, ограниченный кругом животных. Особенно плохо понимают такие примитивные писатели значение диалога. Они понимают его наивно, как разговор.

Между тем диалог берется для выявления личного начала в повести: такой-то человек может только так вот сказать.

Соответственно с этим и слово в диалоге берется большей частью особенно выразительное, слово-личность. Вместе с тем также сюда входит по возможности интонация, музыкальность речи. Диалог еще не стихотворение, но очень близок к этому роду поэзии.

Маяковский просто стер границу между диалогом и стихотворением. Вот почему натуралистам и биографистам и надо бояться диалога, потому что они работают скелетами слов, в которых уже нет души.

На свой аршин

На свой аршин разве можно мерить людей? Но нельзя тоже и чужим аршином смерить себя: как ни прикладывай к себе чужие мерки, все что-то остается такое, чего никак нельзя захватить на вершки.

Рисунок

Премировали доярку путевкой в дом отдыха Академии наук. Деревенская старушка сидит с другими отдыхающими за круглым столом, прислушивается, вдруг засмеется – все делают вид, что не замечают.

Хлеб из рук при еде не оставляет на столе, а вместе с рукой опускает и опять поднимает ко рту. Встретила человека на лестнице, остановилась, растерянно глядит на него, а кошку встретила, обрадовалась: кошка, знакомая тварь!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века
Фосс
Фосс

Австралия, 1840-е годы. Исследователь Иоганн Фосс и шестеро его спутников отправляются в смертельно опасную экспедицию с амбициозной целью — составить первую подробную карту Зеленого континента. В Сиднее он оставляет горячо любимую женщину — молодую аристократку Лору Тревельян, для которой жизнь с этого момента распадается на «до» и «после».Фосс знал, что это будет трудный, изматывающий поход. По безводной раскаленной пустыне, где каждая капля воды — драгоценность, а позже — под проливными дождями в гнетущем молчании враждебного австралийского буша, сквозь территории аборигенов, считающих белых пришельцев своей законной добычей. Он все это знал, но он и представить себе не мог, как все эти трудности изменят участников экспедиции, не исключая его самого. В душах людей копится ярость, и в лагере назревает мятеж…

Патрик Уайт

Классическая проза ХX века