Читаем Кладовая солнца. Повести, рассказы полностью

Недоступность есть свойство всяких вершин. Помню, пятьдесят лет тому назад, как молодые врачи делали себе карьеру. Приезжает в Елец и начинает билетиком на двери: «Бедных во всякое время принимаю бесплатно». А через полгода, когда он повыше поднимется и станет известным, билетики о бедных исчезают и вскоре появляется на том же месте медная дощечка с гравированными словами о часах приема. А про бедных на дощечке уже ничего нет. Доктор стал недоступным. Свойство богов становиться невидимыми.

О новой культуре

Европа – это история вырождения личности в индивидуум, с одной стороны, и с другой – история поглощения личности обществом. Вот теперь все, что осталось от Европы, – это борьба индивидуалистической (капиталистической) цивилизации с коммунизмом. И мы думаем, что эта цивилизация будет поглощена коммунизмом и культура новой личности родится в коммунизме. Мы надеемся, что коммунизм будет материнским зерном новой культуры, а то, что нам теперь неприятно, пойдет на пропитание эмбриона новой культуры.

Опыт жизни

Вспоминаешь себя в ранней юности, когда я в жизни ничего не понимал, был глуп, как кутенок, и в то же время мнил себя отлично понимающим жизнь. Вот откуда бралась эта уверенность в знании жизни? Тоже, когда был влюблен, казались все люди хорошими – это откуда? И дальше потом постижение зла, получаемое на опыте, всегда можно понимать не как незнание жизни, а как узнавание себя в своих неудачах и распространение своего этого опыта на «жизнь».

Так что в конце концов в опыте своем мы не жизнь, а себя познаем…

А первоначальная уверенность в своем знании жизни и есть знание жизни настоящей, и в этом отношении нам дана директива: «Будьте как дети».

Всем подражателям в искусстве

Шаляпин в Казани голубей гонял и пел в церковном хоре, но это вовсе не значит, что если самому гонять голубей и петь на клиросе, то выйдешь в Шаляпины.

И если говорится: «Будьте как дети», – то это никак не значит, что дети все хороши. Это говорится о тех избранных, каких мы, взрослые, иногда сохраняем в себе и узнаем в природе им подобных и, восхищаясь ими, говорим это – «будьте как дети».

Не разглагольствовать

Первое – это надо понять натуру по себе и сказать о ней себе самому своим человеческим языком, а затем надо сделать, чтобы сама натура это сказала своим языком. Первое может сделать каждый, кто мыслит, а второе – только художник, и задача его искусства в том, чтобы покорить природу и заставить ее говорить своим языком.

Отсюда правило художника: мысль свою оставлять при себе, не разглагольствовать, и за него пусть скажет сама природа.

Смирение

Плохие люди – это кто хуже нас, хорошие – это как мы сами, а кто лучше нас – мы не видим, и это очень трудно увидеть: для этого надо преклониться перед высшим, но поди-ка, преклонись!

Остается сказать: «И не кланяйся, а смотри на дела того человека, и не перед ним, а перед делами его преклонись!»

Жена

Нужно помнить, что счастливых браков гораздо больше в жизни, чем у нас воображают, и это воображение создали трубадуры. Я думаю, что в этом чувстве гармонической простоты жизни на каждом шагу поэзия у всех и в самой жизни.

В себя смотреть – никогда ни до чего не досмотришься и никогда из сомнений не выйдешь. Нужно, чтобы пришел кто-то другой, посмотрел на твое и сказал.

И вот пришел колодезник. Мы договорились.

– Но, – сказал я, – Алеша, ты погоди дня три, приедет жена…

– Значит, – хотел подколоть Алеша, – она у вас голова?

– У нее голова хорошая, – сказал я, – но и у меня неплохая. А ты разве с женой не совещаешься?

– А как же, – ответил он.

– Так чего же ты меня подкалываешь? Но я не обижаюсь, ты это говоришь, как попугай по старой грамоте, когда жен били, как собак. Ты сам-то как живешь, жена твоя служит?

– Бухгалтером служит.

– А кто у вас стряпает?

– Кому же стряпать? Я на колодцах работаю.

– Значит, она и служит и стряпает… А кто же за ребятами ходит?

– Конечно, жена.

– А еще?

– Еще глядит, чтобы всю получку донес до дома: тут ее боль.

И Алеша стал меня уверять, что он не пьяница, но как же не выпить рабочему человеку, а выпьешь – и она начинает зудить.

Переходя на откровенность, Алеша, как русский человек, покатился под гору и рассказал даже и то, как он спешит домой с получкой к жене и всегда старается, чтобы никто не встретился.

– Один никогда не выпью, а кто встретится – радуюсь и не могу удержаться. Но как сдал жене – тут я спокоен.

– Так она у тебя и бухгалтер, и кухарка, и мать, и нянька, да еще и банк.

– А как же? – сказал Алеша. И совсем забыл, что хотел меня подколоть.

Через черту

На человека всегда надо бы смотреть так же, как я смотрю сейчас из своего окошка на соседку в огороде: человек как всякий человек и нет в нем ничего особенного, чего надо бояться или любить.

Всякий человек живет в обыкновенных заботах, в обыкновенных своих радостях, в своем ареале.

Надо следить только там, где он перешагнет черту своего ареала и забредет в другой.

Июньская клубника

Перейти на страницу:

Похожие книги

Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века
Фосс
Фосс

Австралия, 1840-е годы. Исследователь Иоганн Фосс и шестеро его спутников отправляются в смертельно опасную экспедицию с амбициозной целью — составить первую подробную карту Зеленого континента. В Сиднее он оставляет горячо любимую женщину — молодую аристократку Лору Тревельян, для которой жизнь с этого момента распадается на «до» и «после».Фосс знал, что это будет трудный, изматывающий поход. По безводной раскаленной пустыне, где каждая капля воды — драгоценность, а позже — под проливными дождями в гнетущем молчании враждебного австралийского буша, сквозь территории аборигенов, считающих белых пришельцев своей законной добычей. Он все это знал, но он и представить себе не мог, как все эти трудности изменят участников экспедиции, не исключая его самого. В душах людей копится ярость, и в лагере назревает мятеж…

Патрик Уайт

Классическая проза ХX века