Девушка ощутила всем телом, как мужчина напрягся.
— Я сделала что-то не то? — слегка растерянно спросила она, безуспешно пытаясь отодвинуться.
— Все хорошо, — хрипло ответил Ивашин. — Тьма, какая же ты еще маленькая…
Девушка не ответила, только теснее прижалась к нему. Маленькая, тоненькая, беззащитная, непривычно доверчивая, в пропахшей дымом футболке, с еще мокрыми после ночного моря волосами, она даже не вздрогнула, когда маг с ней на руках шагнул в портал.
Снова возникли они уже в спальне, упав на кровать уже обнаженными — пластичная реальность необитаемого уровня легко позволяла Высшему играть физическими законами. Забытая одежда в гармонии Хаоса разлетелась по комнате. Глаза мага полыхнули вспышкой пламени, и спальня наполнилась десятками парящих в воздухе магических светильников, в теплом приглушенном свете которых кожа малышки отливала бронзой, а потемневшие от страсти глаза напоминали обсидианы. Виктор коснулся губами ее приоткрытых губ, прямо, открыто взглянул в ее глаза и сбросил щиты, позволив ей увидеть всю неистовую мощь его желания, огненную страсть, жестко контролируемую стальной волей. Кира широко распахнула подернутые поволокой глаза и замерла, обескураженная и обезоруженная этой неожиданной откровенностью. В этот момент девушке стало предельно ясно, что она действительно принадлежит ему — каждой клеточкой тела, каждым вдохом, каждым прикосновением, похожим на внутривенное вливание огня, каждой искрой, жидким пламенем, бегущим по венам. И то, что он остановился — лишь иллюзия, отсрочка неизбежного. Только теперь это открытие ее не пугало — беспощадная ярость стихии, первобытный голод, которые мог утолить только он, словно вирус, уже проникли в ее кровь.
— Девочка моя, — хрипло простонал Виктор, яростно, дерзко, жадно покрывая поцелуями свою дозу и упиваясь ее ответными несмелыми ласками. Неумелыми, но такими жаркими, искренними, крышесносными. — Мое безумие, искорка моя, не могу больше…
Виктор даже представить себе не мог, что способен на такую дикую страсть и всепоглощающую нежность, которую пробуждала в нем маленькая зеленоглазая девственница. Но сдерживался — из последних сил, задействовав всю стальную, непреклонную волю. Даже сейчас маг понимал, что первый опыт отпечатается в душе и памяти малышки на всю жизнь, и если он, как кусок идиота, сорвется и по его вине этот опыт выйдет травматичным, это пустит мантикоре под хвост все его старания. Мужчина слишком многое повидал и знал, как долго и мучительно заживают душевные раны — намного дольше, чем физические, зачастую оставляя уродливые, незаживающие шрамы и язвы в ауре, начисто лишающие женщину чувственности и возможности получать удовольствие. А не до конца сформированная аура Киры, мощная и сильная по человеческим меркам, для Высшего хрупка, как тонкое стекло или не распустившийся бутон. Безумно желая эту девочку, но не желая ее калечить, он чутко ловил каждое изменение в ее лице, глазах, ауре, отыскивая признаки страха или боли, но так и не смог их отыскать — желание и доверие оказались сильнее всех других эмоций.
Аура девчонки полыхнула расплавленным золотом. Кира выгнулась дугой, оплетая ногами его бедра и бесстыдно подставляя грудь под его ласки, тихонько застонала, вцепившись в плечи мага, когда мужские губы жарко коснулись чувствительных, как оголенный нерв, сосков. Глаза и аура мага полыхали чистым, первородным Пламенем, и девушка стремилась к нему, как мотылек, сгорая в этом пламени, таяла и плавилась от дурманящих, будоражащих ласк.
— Пожалуйста, не останавливайся, — путано, едва не задыхаясь, попросила она.
Он действительно желал ее — остро, болезненно, на грани одержимости, и Кира чувствовала это всем своим существом. Но даже сейчас, сгорая от страсти, маг контролировал себя, не допускал опасных выплесков Силы, способных разнести все на уровне к демонам, не спешил, опасаясь причинить девочке боль, испугать, оттолкнуть. Хотя, остановиться теперь его не заставил бы даже легион демонов вместе с праматерью. Его руки и губы словно впервые ласкали каждое чувствительное местечко, каждый укромный уголок горячего податливого тела, вырывая из груди девушки вскрики и стоны наслаждения. Впиваясь пальцами в простыни, она еще сильнее раздвинула ноги, открываясь для него, одновременно и желая утолить непонятную жажду, и ожидая резкой боли. И едва не задохнулась, когда его губы скользнули по животику вниз, накрыли ее горячую, ноющую и пульсирующую от желания плоть, и кончик языка медленным, томительным движением коснулся нежных складочек, раздвигая, лаская, проникая все глубже, не обходя вниманием ни миллиметра нежной шелковой кожи ее лепестков, описывая огненные круги и узоры вокруг чувствительного бугорка, от чего девушка забыла, как дышать, и лишь хрипло застонала, содрогаясь от удовольствия.