Клан душегубов

Но уже через несколько лет все стало хоть и медленно, но неуклонно меняться. Случайные люди уходили, а вместо них приходили опытные профи, разочарованные в перестроечном мире, сулившем много денег за мало времени тем, кто бросал службу и уходил в бизнес. Те, для кого присяга и служба Родине в свое время не были пустым звуком или чисто меркантильным выбором, возвращались в спецслужбы, чтобы сделать их другими – обновленными, испытавшими много разочарований, но готовыми стать сильнее. Так формировалось Управление, которое уже через пять лет стало боеспособной машиной, с отличной аналитикой, отменной оперативной службой и разветвленной сетью информаторов, синтезировав в себе лучший опыт КГБ, МВД, ФСБ, а потом направив это грозное оружие, смесь опыта и спецтехнологий, на врага – наркотрафик. К этому времени непонятное словцо «наркотрафик», которое, казалось, выпрыгнуло из какого-то фильма о Джеймсе Бонде, стало обыденным и никого уже не удивляло. Россия была частью мирового наркотрафика и уже не боялась в этом себе признаться.

Весь этот непростой путь прошел вместе с Управлением и Вершинин. Карьера его шла в гору, как танк – медленно, но верно. Нельзя сказать, что он был любимчиком у начальства – этому мешал его непокорный характер, не умел он кланяться и вообще принимать правильные позы подчинения. Но и руководители, и коллеги знали, что делу он предан и дело свое знает. Так что генералом Вершинин не стал, конечно, но стал майором и даже замом начальника Управления. Можно было бы даже сказать, что к этому времени своей карьерой он был более чем доволен, если бы умел оперировать таким понятием, как карьера.

В личной жизни у него тоже все складывалось хорошо: красавица жена, а потом и славная дочка. Это было время, когда, просыпаясь, он мог сказать себе: все у меня хорошо! И так и делал. Это было. Когда-то, давным-давно.

Теперь же майор Вершинин лежал на потрепанном диване в своем кабинете и не мог уснуть.

«Когда же это началось, в какой момент?» – думал он. Так хотелось это понять, все последнее время хотелось понять. Для него это было очень важно.

Конечно, сказать по правде, мысли Вершинина выражались иначе, короче и выразительней, и полностью отражали понимание сути текущего момента в его биографии:

«Сука, как же я попал в эту ж..?»

Сегодня он четко вспомнил этот момент.

Эта большая «Ж» началась, когда его назначили заместителем начальника Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

Точно. Он прекрасно помнил этот день. Помнил его не как день триумфа, потому что не особо рвался к этой должности. Вообще считал, что самая лучшая работа – реальная, оперативная, потому как она – живая. А кабинетную работу Вершинин не любил, не уважал и ни во что не ставил. По его глубокой убежденности, кабинетное начальство было придумано нечистой силой для того, чтобы мешать таким, как он, делать свое дело. Впрочем, вся система его мистических и религиозных взглядов была столь запутана и при этом столь примитивна, что пока ее следует опустить.

Да, Вершинин помнил, что его вызвал тогдашний начальник Управления и довольно долго хвалил, что сразу его насторожило, он понял, что против него готовится какая-то гадость. Давно привык, что его обычно обширно ругают – за самоуправство и нарушение субординации, ну, а в конце сдержанно хвалят за ликвидацию чего-то и кого-то. А тут его просто хвалили – за морально-волевые качества, например. И к концу похвал за морально-волевые качества до него дошло, что против него готовится не просто гадость, а полноценная диверсия.

И не ошибся – ему было предложено кресло заместителя начальника Управления. Шеф так и сказал – кресло, что совсем добило Вершинина. Он даже весь взмок и емко про себя подумал:

«Мне пипец».

Такие апокалипсические мысли редко посещали его, даже в крутых переделках. Чаще фразой «Тебе пипец» он сообщал о наступлении этого состояния другим – своим врагам, наркоторговцам.

Но в тот момент именно так подумал о себе, сразу представив себя сидящим в кресле, почему-то в нарукавниках, какие носили бухгалтеры во времена Остапа Бендера. Ему стало дурно.

Шеф воспринял его угрюмое молчание и растерянное выражение лица как знак согласия и долго тряс его руку, повторяя: «В добрый час, в добрый час, майор».

Но час, по всей вероятности, был недобрым.

После назначения нарукавники Вершинин, конечно, надевать не стал. Он остался верен своему боевому уличному стилю работы, но объективно работы прибавилось вдесятеро. Теперь надо было не только делать кучу своей работы, но и куче других людей сообщать, что им делать, и проверять, сделали ли, и бить по мозгам, а иногда и по мордам, тех, кто не сделал или сделал плохо.

Уже через пару месяцев такая работа полностью поглотила его. Он в ней буквально растворился.

* * *