Клан двурогих

Рикульф вздрогнул и вскинул глаза на достойного Эшера сына Магасара. От этого юнца зависела судьба гуярских кланов, судьба самого Рикульфа. И поздно уже было задаваться вопросом – не изменит ли горданец в последний момент, не дрогнет ли, не подставит ли по глупости Рикульфа под арверагские мечи?

– Держись рядом, – шепнул Рикульф горданцу. Это было, пожалуй, все, что он мог сделать в создавшейся ситуации: покарать в случае измены негодяя или защититься его телом от летящих стрел.

Рикульф перехватил встревоженный взгляд Седрика из Октов и едва заметно кивнул ему головой. Что ни говори, а Седрику предстояло свершить самое трудное, и дай Бог, чтобы у него не дрогнула рука. Рядом, правда, был Леир, готовый в случае надобности прийти на помощь окту, но большого доверия к киммаркскому вождю у Рикульфа не было, уж слишком бледен был сегодня Леир. Рикульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Какой-то вестлэндский владетель, кажется Свангер, путаясь в словах чужого языка, рассказывал о смерти Олегуна. Слушали его плохо. Владетель обвинял Кеннета Нордлэндского, но никто из гуярских вождей его толком не понял.

– Пусть вопрос о вестлэндской короне решает император, – крикнул Эбелин из Вограков. Фраза, судя по всему, заранее была согласована с Конаном и вызвала недовольство октов и киммарков. Поднялся Родрик из Октов и принялся нудно убеждать присутствующих в преимуществе своего кандидата, благородного Гольфдана Хилурдского. Если верить Родрику, то этот Хилурдский был святым, ибо только святой мог обладать таким количеством достоинств.

К удивлению многих, Конан молчал. Родрика сменил Вортимер, один из самых красноречивых гуярских вождей. Но ни один мускул не дрогнул на лице императора даже тогда, когда вождь кимбелинов позволил себе несколько нелестных замечаний в его адрес. Присутствующие зашумели. Зал разделился на противников Конана и его сторонников. Словом, все было как всегда.

Рикульф ждал. Сигналом к решительным действиям должны были послужить слова Седрика «на благо гуярских кланов». Но до Седрика очередь еще не дошла. Морвед из Кимбелинов яростно обвинял в чем-то Вортимера, требуя суда императора. Его слова вызвали ропот среди присутствующих. Достойный Вортимер был уважаем среди гуярской верхушки, и не мальчишке Морведу его оскорблять. А уж требовать от императора вмешательства в дела чужого клана, это нарушение традиций. Что он себе позволяет, этот Морвед.

Почтенный Вортимер поднялся со своего места во второй раз, это было, конечно, против правил, но должен же был кто-то одернуть зарвавшегося мальчишку.

– На благо гуярских кланов…

Это были последние слова Вортимера из Кимбелинов в этой жизни. Рикульф с оторопью наблюдал, как рослый вождь кимбелинов медленно оседает на руки соседей. Из его короткой шеи торчала черная стрела. Угораздило же его раньше времени произнести роковые слова. Следующая стрела угодила Родрику из Октов прямо в глаз и вскочивший было на ноги вождь опрокинулся на спину.

– Измена, – крикнул Седрик и нанес удар по обнаженной голове Конана. И сразу же окты и киммарки набросились на потрясенных арверагов. Гвенолин едва успел обнажить меч и отбить направленный в лицо удар. А кто-то не успел и захрипел рядом, захлебываясь собственной кровью. И снова прозвучал голос Седрика из Октов:

– Бейте арверагов. Не выпускайте их живыми.

Гвенолин в окружении горстки уцелевших сородичей, скользя в лужах крови, отступал к выходу, а Конан из Арверагов, Великий Конан, продолжал неподвижно сидеть в кресле, безучастный к судьбе истребляемых врагами арверагов. И Гвенолин понял, что это уже навсегда.

Они все-таки вырвались на мраморные ступеньки крыльца, где сбившись в кучу отбивались от наседавших гитардов десятка три озверевших от крови арверагов. А вокруг улюлюкала и свистела опьяневшая от невиданного зрелища толпа.

– Они ушли. Ушли по крыше.

Гвенолин не сразу сообразил, что это кричит Гулук. И не сразу понял, что речь идет о суранцах. Но почему они стали стрелять раньше, чем из уст Конана прозвучало слово «измена»? Это слово произнес Седрик из Октов и нанес роковой удар.

Окровавленный Гулук еще что-то кричал, но из-за звона мечей и предсмертных хрипов трудно было разобрать, что именно.

– Лошади! – понял, наконец, Гвенолин и, ни секунды не медля, нанес разящий удар зазевавшемуся гитарду. Нападавших было слишком много, они только мешали друг другу добить выстроившихся в каре арверагов, которые медленно, не теряя плеча товарища, стекали со ступенек дворца вниз на спасительную площадь, где буйствовала и ревела толпа суранцев. То ли потому, что толпа сочувствовала арверагам, то ли просто нестройное месиво потерявших над собой контроль людей не способно было расступиться, освобождая проход гитардам и октам, спешившим на помощь своим, но людское море стало спасением для Гвенолина и его людей.

– Уходи, Гвенолин, – крикнул Гулук, падая на колено в лужу собственной крови, – ты последний из наших вождей.

Кто и как прорвался им на помощь, ведя в поводу лошадей, Гвенолин так и не понял. Не касаясь стремян он прыгнул в седло.