– А что ты там хотел найти? В нашей истории был адмирал Колчак. Воинствовал в Сибири после Октябрьского переворота. Как тут говорили – ярый белогвардеец. Вот гвардеец, но очень белый. Так вот лежащий там был у белогвардейского адмирала Колчака заместителем начальника контрразведки. Через его руки прошли тысячи комиссаров. И он их лично расстреливал. Об этом тут у нас в клане знали два человека. Он и мой отец. Кстати, имперские клише, на которых мы уже 80 лет катаем монету, принёс он. Лежали в золотом имперском запасе, вывезенном в Екатеринбург. Незадолго до смерти он позвал меня, сам был болен и не вставал, и всё мне поведал. Спросил я его и о том, почему он расстреливал сам, ведь было кому поручить, а он мне ответил, что нет ничего страшнее слепой веры и что такую заразу можно искоренять только убивая. Они, говорил он мне, почти все поголовно были безграмотны и не умели прочитать и понять то, что им посылали в листовках большевики, но готовы были убивать всех: дворян, офицеров, священников, инженеров. И убивали. Красные всех подряд, а белые только комиссаров и большевиков. Такая, Лин, была война. Его там действительно нет, его не было уже при жизни.
– Я долго сидел у его могилы. Часов семь. Только ты надо мной не смейся,- Лин отпил из кружки несколько глотков зеленого чая.- Звал его и звал, но приходили другие, и я спрашивал у них о нём, просил позвать его, однако, никто о таком не слышал. Так не бывает, Александр! Это абсурд. Они прожили с ним рядом долгие годы, а мне отвечали как один, что с названным не знакомы. Ты пойми, что души не умеют лгать. Что-то ты мне не договариваешь. И история его жизни тут ни при чём.
– А что ты хотел у него спросить?
– Разрешение.
– Я не случайно сказал тебе, что он рождён и воспитывался в Ла С Капи. Потому ваши их и ненавидели, что считали дикими их традиции, которые они свято соблюдали.
– Убивать старых, больных и немощных – дикость.
– Лин, мы не сможем понять друг друга.
– Ты его убил!!?
– Я по его просьбе выполнил церемониал.
– А душа?
– Не знаю. Меня не учили общаться с душами умерших. Возможно, они как-то стираются перед уходом. По их поверью не должно остаться ничего, кроме серого пепла.
– Его тело кремировали?
– Да. В могиле урна с прахом.
– Где я могу ознакомиться с церемониалом? Мне надо хоть что-то узнать об этой системе.
– Знал, что тебя это заинтересует.
– Не хотел тебе говорить, но…, ты знаешь о ликвидационных отрядах в Китае в период культурной революции?
– Можешь мне про это не рассказывать. Я в курсе. Мне давал данные Дэн, когда я составлял программу для возрождения Китая.
– Я был командиром такого отряда. Скажи, Александр, тебе не бывает страшно?
– За прошлое – нет. Пока – нет. Он мне сказал, что этот страх обязательно приходит, когда встанешь у края. Почему спросил?
– Мне сейчас вдруг стало страшно. Не за себя, за тех, кто придёт к моей душе.
– Дам тебе письмо в Циньский монастырь. Там есть отшельник из Ла С Капи. Он знает, как делается церемониал.
– А сам ты мне его не можешь изложить?
– Могу, но прока в том не будет. Я всё делал под его диктовку, но это официальная часть. Внутреннюю он делал себе сам, так полагаю, и мне о ней ни пол словом.
– Ты уверен, что отшельник её знает?
– Уверен.
– Откуда?
– Один наш когда-то готовился на внедрение в США. Я был ребёнком. На всякий случай он прошёл программу обучения у этого отшельника и по дороге домой мне выборочно об этом поведал.
– Возраст отшельника?
– Твоих лет.
– А в Ла С Капи у тебя концов нет?
– У меня есть туда личный вход. Посторонних они не принимают и не впускают. Да то, что ты из Небесного монастыря определят мгновенно. Нечего тебе там делать.
– Это верно.
– Отшельнику скажешь, что пришёл от Ари Мэй Тиса.
– Ох, мне эта их многоимённость никогда не нравилась. И что это твоё имя обозначает?
– Родившийся завтра снег.
– Интересно они тебя назвали.
– А я пришёл к ним с серой аурой, со свободным языком и они во мне не смогли ничего увидеть. Подумали и назвали, что, мол, делать, если он закрыт. Родится завтра. А снег по двум причинам. Я с Севера и все мы уходим.
– Когда ты к ним ходил?
– После смерти Ло. В 1996 году.
– Ясно. Теперь я не знаю, брать мне его рукопись или нет. Без позволения, да ещё для меня чужого, нельзя.
– Это не рукопись. Он всё завещал моему брату для перевода с разрешением издать по желанию. Брат решил издать. Достояние обращенное можно брать всем.
– Ты подкидываешь мне, к тому, что уже собралось, ещё толику проблемностей.
– Только не говори, что не рад.
– Александр, я очень рад, что у меня есть над чем в тишине подумать. Одно знаю наверняка. Нет, ты мне не лжешь, но и правды не говоришь. Не тот ты человек, чтобы какая-то тайна прошла мимо тебя и осталась не востребованной. Ты в курсе, но по какой-то причине не хочешь об этом. Табу.