Клан - моё государство 3

Раздумья прервал вошедший сотрудник.

– Шеф! Там жена нашего коллеги пришла. Он погиб в Туле восемь лет назад. Назаркина Зинаида Онисимовна.

– Помню. Ф-1 рванула сразу, как только ворвались в квартиру. Скончался от ран по дороге в больницу. Осколки под бронежилет влетели.

– Давыдович! У неё сын болен. Порок сердца особенный какой-то. У нас не делают. Операцию можно только на западе. Она второй год ходит. Время для проведения операции по возрасту уже подходит. Если сейчас не сделать, пропадет пацан. Везде обращалась, но кругом дают от ворот поворот.

– Зови!- у Скоблева защемило под лопаткой.- Сыну Виктора Назаркина помочь надо, он был мужик свой. Кличь её ко мне.

– Понято!- сотрудник исчез в дверях.

"Своих не углядел, так хоть чужим помогу,- решил Давыдович.- У неё, кстати, иняз. Александр говорил мне как-то, что женщин тоже надо приглашать для работы, чего, мол, монастыритесь. Вот попробую её уговорить".

Глава 6

Вильям и Сашка сидели на скальном утесе в окружении байстрюков из Ходорской школы, которые стекались с округи с длинных таёжных маршрутов. Они появлялись под дружный хохот уже пришедших ранее, когда парами, когда в одиночку. Вылезали из вечнозеленых стланиковых ветвей с криком: "Ага! Попались!" Грязные, голодные, усталые, но со светящимися от радости глазенками. Сдавали старшему преподавателю свои маршрутки, доставали из куцых вещмешков то, чем смогли разжиться в пути. Кто зайца, кто куропатку, кто утку. Быстро разделывали и бросали в общий котёл, после чего устраивались в общую компанию на скалу, похрустеть сухарями до общего большого стола. Он был намечен на полночь при свете огромной луны и пылающем кострище, что знаменовало собой окончание учебного года. Опоздать к намеченному сроку, а стало быть, пропустить начало ледохода, считалось плохим тоном. Вильям сидел и наблюдал за этими детьми. Солнце стояло в зените, нагревая скалу и светило в лицо ярко, приходилось всё время щуриться. Детей было около тридцати. Разных возрастов. От восьми лет до шестнадцати. Все вооружены. Младшие небольшими пистолетами, а старшие, как положено, парой ТТ. Это удивляло Вильяма. Ему это казалось непонятным, особенно оттого, что никто из них не доставал оружия, не играл им, не баловался. Они вели себя так, как будто у них оружия не было. И именно такое положение шокировало Вильяма потому, что такого не могло быть вообще. Это была нереальность. Сашка полулежал рядом, подперев рукой голову, и наблюдал за верхним перекатом. Вдали слышался грохот, утес на котором сидели подрагивал. От воды, карабкаясь как кошка, поднялся юноша и что-то сказал Сашке на непонятном языке.

– Лёд проседает,- пояснил Сашка.- Значит, где-то заторило в районе перекатов, перекрыло. Сейчас начнёт накапливаться вода и льды до момента, пока не сорвутся. Я тебя сюда привёл не случайно. Хочу, чтобы ты увидел всё сам, собственными глазами. В ледоходе есть мощь огромная и медлительность соблюдается строго. Всё это подстать непонятой русской душе. Думаю, что непониманием нас остальной частью мира мы обязаны этому чуду природы. Это оседает ежегодно в душе, отпечатывается намертво, накапливается в человеке, а потом передаётся с генами потомкам. Вселенское очищение. Ты поймёшь. Без этой красоты душа умирает, закрываются поры. При виде этого они открываются навстречу, и душа начинает светиться. Там, где люди заложили реки плотинами, этого очищения нет. Там грубеют души, портятся, тухнут как воды, не имеющие стока. Мы навечно повязаны с матушкой природой таким тросом невидимым, что если его разорвать – наступит смерть. Россия, Вильям, это не берёзки и не непролазная грязь, воспетая поколениями поэтов и литераторов. Всё это символы. Россия – это весеннее очищение, это всесветовой ледоход, это наше языческое вечное поклонение духу силы и вечного движения. Через два часа всё увидишь. Хорошо, что пойдёт днём. Ночью есть особая красота, но нет нормального обзора.