Клан - моё государство 3

– Работает в поте лица. И желает добра нашей стране. Чтобы тут, в конце концов, установился нормальный общественный строй. Люди чтобы жили по-человечески, трудились и не боялись, и чтобы не стояли с протянутой рукой, как последние нищие. Стыдно ведь. В богатейшей стране мира живём, а у Запада кредиты просим.

– Так они кредиты под шоколадные батончики берут, не под производство. Что ж ты хочешь?

– Вот в этом всё и дело. И я буду, Паш, с Александром договариваться любой ценой. Ему можно верить, а ты как знаешь, поступай. Хочешь, хоть на дуэль его вызови.

– Это моё личное, Валера. Только моё.

– Этого у тебя взять не могу, не в силах. И не хочу брать. Ты мне друг или нет?

– Друг.

– Ладно, будь что будет,- после раздумья ответил Потапов.

Когда Потапов и Апонко поднялись на борт самолёта Ил-76, то застали там Снегиря, который о чём-то весело травил экипажу. Он был прежним Снегирем, живым и беспечным. Бесшабашным рубахой парнем. Своим в доску.

Глава 6

Метель хлестала девять дней, но в конце концов стихла. Сашка, взяв с собой одного из московских ребят, а именно Бориса, тот был в прошлом своём автомехаником на одном из автоцентров и заядлым рокером, поехал на перевал ремонтировать свой снегоход и притащить остаток груза. Для того, чтобы не мешали, он не взял с собой радиосвязь. Последнее время слишком часто ему стали звонить, и, как правило, по пустякам. Сделали ремонт быстро. Борис оказался в делах таких человеком смекалистым и мастером отменным, как говорят в народе, имел золотые руки.

– Техника у вас на высоте,- откровенно сказал он Сашке.- Я у До осматривал "ходик", переделок, вижу, много своих вы сделали. Двигатель конечно сила! За ходовую не скажу, сталкиваться мне не приходилось, а движок… пожалуй, мощноват. На перевал мы вкатились лихо,- он посмотрел вниз.- Красиво тут, дух захватывает.

– Природа одаривает не только местами красивыми, но и людьми, способными её увидеть и созерцать. Вот ты коренной москвич, человек городской, тебе мало приходилось сталкиваться с дикой природой.

– Что вы!- не согласился Борис.- Я, года не было, чтобы куда-нибудь раза три не выезжал. Больше, правда, в Крым. Загорать, в море купаться, ну и тёлки, опять же, там доверчивые.

– Я тебе не про то. Крым – это Крым. Там миллионы людей в год своими глазами стирают до дыр природу. От частого прикосновения она тускнеет, вянет, теряет чистоту. Становится человечнее и уже не так воздействует. А вот эта,- Сашка повёл рукой вокруг,- эта дикая природа и наши с тобой взгляды на неё, может быть, первые. Это что-то вроде любви с первого взгляда. Лишь мгновение и всё.

– Вы – поэт,- определил Борис, принимая из рук Сашки папиросу.- Хоть, мы, наверное, в глубине души все поэты. Не каждый, правда, умеет выразить словами. Я раньше поэзию не любил, а тут попал в руки томик Фета, стал я читать, Боже ты мой!- он задрал руки в небо.- Ну, разве это не красиво?- и начал декламировать. Сначала как-то нестройно, но потом, набрав ритм и амплитуду, попав в чистую зону точного выразительного напора, говорил известные Сашке и тоже любимые стихи. Выходило у него не просто хорошо, не просто ясно, а изнутри, да так, что Сашка ощутил в себе вдруг щемящую боль. "Вот и у этого парня открылась отдушина, которую закрыли в городской его жизни учителя, которым всё до лампочки; друзья, имеющие только один интерес: выпить да баб трахать, ненавязчиво принуждая и его жить по такой же схеме; родители, которым он был вообще где-то сбоку, лишь бы не убился и не сел в тюрьму. А душу его никто так и не востребовал. У них в Москве,- думал Сашка,- даже любовь в чрезмерно стилизованном виде реальной необходимости с налётом практицизма, переходящего порой в откровенное: "ну, что ж поделаешь? ведь надо же кого-то любить". А кого можно любить, не имея в душе чуть-чуть от природы? этакой чертовщинки". Сашка слушал Бориса, тот стал читать второе стихотворение, но вдруг, перестав декламировать, спросил:

– Скажите, Александр, только честно, без обмана: что вы испытываете в душе, когда убиваете? Ведь это для вас не новость, и вам, как я знаю, это часто приходилось делать.

– Почему ты об этом спросил?

– Сложно мне это объяснить,- замялся Борис.

– Ты не жмись,- сказал ему Сашка.

– Вот там, тогда, тем летом, когда вы нас поймали… тогда, в общем-то, был страх. Правда. Животный страх. Это уже потом, спустя время, я стал, как бы с другой позиции смотреть на то, что происходило. И в вас не было к убитым ни неприязни, ни жалости, но и отвратного отношения, как к падали я тоже не заметил. И показалось мне, что это было для вас и обыденно, и просто одновременно. Вам не бывает страшно порой от этого? Вот вы сейчас, такой же как тогда. Ощущение такое, что в вас нет чего-то. Души, что ли? Нет, не души. Не могу выразиться точно,- Борис замахал рукой, подыскивая нужное слово.- Вылетело. Я вот тут,- он положил руку на грудь,- чувствую, а слова теряются. Естества, что ль?