Клан Одержимого

— Девитт, тебе жениться давно пора, а у тебя все еще детство в пердаке играет. — Он посмотрел прямо мне в глаза, но спустя пару секунд вернулся к хворосту.

Последнее грубое замечание вызвало в душе волну желание отдубасить мужика, но в следующее мгновение услышал голос одного из своих преследователей.

— Да парень тронулся умом, видимо. Оно и понятно, потерять отца…

Второй толкнул локтем говорившего, чтобы тот замолчал. Первый осекся. Оба подошли к мужику в кожаном тулупе и пожали ему руку.

— Матиас, будь в добром здравии. Да он, наш Девитт, исчез позавчера. Мы черного огромного борова-подранка почти загнали на Синюю Косу, вот-вот должны были добить его, а боров как сквозь землю провалился, — мужчины переглянулись.

— Искали часа четыре. Следы есть, кровь есть, а кабана нет. А потом Девитт исчез вслед за зверюгой. День рыскали, обшарили весь Старый лес — тоже всё тщетно. Думали потеряли парня. А он вот выскочил. Только сегодня утром с боковой тропы. Идет и молчит, на вопросы где был не отвечает. А у трактира каааакк припустит вниз по холму, только пятки сверкали… Может и правда с потерей отца связано…Такое зрелище не каждый взрослый мужик вынесет, а тут совсем юнец…

— Девитт, сынок с тобой все нормально? Ты не захворал ли? Заходи ко мне, Агата твоей матушке молока и масла отольет, — Матиас обратился ко мне по-отечески, почти ласково.

Все трое с сочувствием посмотрели на меня.

Я растерялся — они принимают меня за кого-то другого.

Вот я попал.

Я посмотрел себе под ноги, ничего не ответил, потому что решил разобраться в ситуации.

Это точно не был сон, слишком детально и явственно предстала передо мной эта иная реальность.

Вскинув пику на плечо, я развернулся и зашагал в направлении дороги, ведущей к городской ратуше.

Было, о чем подумать. Я посмотрел на свою обувь. На ногах у меня были сапоги из мягкой воловьей кожи наподобие современных уг, но только закрывающие голень до колена.

Они были очень удобны.

Правда, отсутствие рифлёных следов на снегу говорили о том, что в этой местности подошвы изготавливали неизвестным мне способом.

Несмотря на то, что в сапогах мне было тепло, стопа ощущала все неровности снежного наста, иногда вызывая неприятные ощущения.

Я был одет в засаленный тулуп из овчины не первой носки, его вытертая поверхность говорила о том, что он пережил три или четыре поколения разносортных хозяев.

На груди я увидел заштопанную заплату, из-под которой пробивались бурые пятна потемневшей от времени крови.

Ого! Возможно в нём кого-то убили. Удар пришелся прямо в сердце.

Меня позабавила мысль о том, что я ношу одежду, снятую с мертвеца. По правде говоря, я их никогда не боялся.

Похвалив себя за фантазию, я переключил внимание на окружающие строения.

Добротные кирпичные дома с трапециевидными фасадами пыхтели уютом и теплом через свои дымоходы.

Преимущественно двухэтажные жилища источали ароматы своих домашних очагов. Я представил, как хозяйки домов внутри стен готовят свою стряпню. В целом городок оставлял впечатление милого местечка.

Я пригляделся к людям. Странная одежда, обувь на мужчинах.

Белые передники на женщинах и немаловажная деталь: на верхней одежде у людей отсутствовали карманы.

Я стал осматривать свой тулуп похлопывая себя по бокам, но так и не нашел карманов. Зато обнаружил на поясе красивый охотничий нож с деревянной ручкой.

Люди выглядели так, словно жители селения были родом из другой эпохи.

Может тут фильм снимают? Но ни камер, ни прожекторов с зонтами-отражателями, ни киношных фургонов, как правило, в изобилии присутствующих недалеко от места съемок, не было видно.

Впереди плелась тяжело груженая повозка. Под вязанками хвороста я сумел различить силуэты двух больших бочек. Рядом с повозкой, понурив голову неторопливо плелся огромный монах.

Я мог поклясться, что ширина его плеч достигала метра, а рост составлял два двадцать или около того.

Казалось, что он занимал больше места на узкой дороге, чем две его лошади, впряженные в телегу.

Я быстро догонял повозку. Поравнявшись с монахом мне почему-то захотелось его подколоть. Это была несвойственная дерзость.

— Батюшка, я вижу в этот раз вы нормально затарились винишком.

Монах остановился, посмотрел по сторонам и убедившись, что нас никто не видит грозно перевел взгляд на меня.

По его глазам я понял, что он размышляет о том раздавить ли меня как клопа прямо сейчас или растянуть удовольствие во времени.

— Не твое дело, псовое отродие! Я сейчас твою башку оторву и насажу ее на пику твоего деда! Тебе мало было отца?

Монах сделал проворный выпад и собирался отвесить мне тяжеленую затрещину, но я успел поднырнуть под его руку и через мгновение оказался впереди телеги. Я продолжал вприпрыжку пятится, обращенный лицом к повозке.

— Э, полегче батюшка, пупок развяжете, а то «винчик» не довезете до братии. Кстати, вы чудно разговариваете. Всего вам доброго.

— Ты святотатствуешь! Тебе это даром не пройдет, имей ввиду! Ты мне заплатишь, ох заплатишь…