– Ну как же не быть увереным? – Сыч пожал плечами. – Беженцев в Белецкой округе, считай под сто тысяч из тех мест уже набралось. Я их на строительство укреплений привлекаю и на земельные работы. Чтоб от безделья не озоровали. Они сказали, что войска Белозерских разбиты, а земли отошли в управление княжеским ставленникам.
– Так… – Глебу Георгиевичу новые новости совсем не понравились. Евлампий же говорил, что со дня на день должны подойти подкрепления с севера. А по словам Сыча получается, что подкреплений и не существует вовсе.
Нехорошо, ой не хорошо. Глеб еще раз бросил взгляд на карту. Да, Сыч провел хорошую работу, прикрывшись засечными линиями со всех сторон кроме западной. Но оттуда и некому нападать особо. Башгирды живут. С ними торговля налажена, хоть и не особо они богатые. Но мясо, войлок, кожи, мед тот же… Да и нет у ближайших родов сил столько, чтоб Белецк атаковать и ни к чему.
Проблема в другом – до этих укрепленных линий, больше ста верст ровного пространства. Евлампий, но каков…
– Так ты что, княже, не знал? – До Сыча начало доходить. – А я думал, что у вас больше донесений о положении дел. Эх, знал бы…
– Да ладно. – Глеб хмуро отмахнулся. – Мой промах, доверился «союзничкам». – Сквозь зубы процедил он. – Вот же… – Хотел выругаться, но сдержался.
В палатке повисла пауза. Глеб Георгиевич обдумывал вновь открывшиеся обстоятельства, а Сыч хмурился, коря себя за то, что сразу не послал весть князю про беженцев с севера и юга. Решил, что его дело разобраться на месте, а у князя и свои информаторы имеются.
– Часовой! – Глеб резко вышел из задумчивости и гаркнул так, что Сыч вздрогнул.
Воин ворвался в палатку с арбалетом наперевес, видимо решив, что опасность князю угрожает. Но увидев, что все в порядке, тут же опустил оружие и вытянулся перед командующим.
– Командиров отрядов в мой шатер. Срочно. – Короткий приказ. – Бегом.
Часовой испарился из палатки будто его и не было. А по лагерю начал подниматься шум. Глеб поморщился. И к чему вот сейчас так панику поднимать. Положение, конечно, не лучшее, но не атакует же никто… Это сгоряча.
– Не забыл еще, как с людьми «разговаривать»? – Глеб повернулся к Сычу. – Надо кое-кого поспрашивать…
Ровные ряды воинов проходили мимо сидящего верхом Глеба Георгиевича. Сотня, две, три… Походная колонна растянулась уже на пару верст, а людская река все текла и текла мимо князя. Лагерь, еще утром лениво шумевший, сейчас представлял из себя лишь вытоптанное за месяц поле, с черными проплешинами костровищ.
Совет командиров единогласно решил, что в условиях, когда до тыловых баз две сотни верст, подмоги ждать неоткуда, держать оборону на западном берегу Белой, бессмысленно. Войска Великого князя просто обойдут южнее или севернее, и что будет, если они ударят по Белецкому уезду, в котором из войск только недавно набранное ополчение, даже думать не хотелось.
Князь Рифейский, в первый раз в своей не такой уж и короткой жизни, оставлял позиции без боя. Да что там без боя, даже не увидев вражеских войск. Где-то в глубине души его ворочался червячок сомнений и пыталась пробиться сквозь железную волю, его боевая молодецкая удаль. Но…
Евлампий Астахович не долго отнекивался. Да и сложно врать, когда тебя допрашивает опытный некромант. Это почти как менталист, только методы болезней. Сыч неплохо умел развязывать языки. По итогу, когда от бравого воеводы уже осталось мало что целого, полуразложившийся заживо некроконструкт, только чудом не отдавший богам душу, Глеб Георгиевич знал истинное положение дел. И даже почему так настойчиво воевода хотел занять Радославль.
Войск Яромира на восточном берегу было около сорока тысяч. Причем, около пяти тысяч магов. Не очень могущественных, но… Рифейскому войску и этого за глаза. А суть плана была проста – Евлампия Астаховича взяли в плен, и в обмен на свободу, предложили сдать Глеба.
Заманить войска князя в Радославль, где их уже ждали. Но главным было, сделать так, чтобы Глеба Георгиевича смогли схватить живым и отправить в Москву, для показательного суда. Само собой, уже тогда Евлампий Астахович знал, что основные войска повстанцев разбиты, а клан Белозерский полностью уничтожен.
По большому счету, Глеб мог понять Евлампия. Жизнь, она ведь штука такая… Когда ты понимаешь, что скорее всего остался единственный не только в Роду, но и в клане, на многое будешь готов, и не только на предательство. Но и душу продашь, наверно…
Да, пожалуй, понять мотивы Глеб мог. Простить – нет. Как рассказали воины, прибывшие с Евлампием, воевода сдался раньше, чем погибли воины, бьющиеся с превосходящими силами врага. И те бойцы, которых отдал в объединённые силы Глеб Георгиевич, и остатки пограничной бригады. Воины, которых Евлампий повел за собой, еще дрались, а он уже сдался. Спасая свою шкуру… Вот этого Глеб не мог понять и простить. Это было не по чести.