Я осталась на террасе, где он и Уильям читали в плетеных креслах-качалках, и раздраженно обрывала листья с дикого бостонского плюща, вьющегося по доскам обшивки дома. Через несколько недель они примут глубокий блестящий оттенок красного цвета. Звук плюща, шелестящего, когда я срывала каждый лист, раздражал их.
— Мне хочется, чтобы они уже покраснели.
— Терпение, Клара.
Это было именно то, чего мне сегодня не хватало.
После ужина на пляже я была как на иголках. Время уходило. Бернард видел, что я не нахожу себе места, и уломал всех поехать на велосипедах на пляж Манаскан за мороженым в стаканчиках, а нас оставить вдвоем поддерживать огонь в костре.
Немного успокоенная, я подобрала небольшую раковину наутилуса, похожую на раковину улитки, выходящую спиралью из крошечного отверстия. С наружной стороны она выгорела до белого цвета, внутри переливалась перламутром. Я сдула с нее песок и примерила на каждый палец. Лучше всего находка угнездилась на безымянном.
— Жизнь раковины, должно быть, ужасная борьба, — заметила я, изучая ее, водруженную на мой палец, со всех сторон.
— Каким же образом?
— Подталкивать эту твердую защитную поверхность наружу, чтобы расти.
— У моллюска нет выбора. — Он снял раковину с моего пальца и положил ее в карман.
— Почему вы это сделали?
— Чтобы я мог когда-нибудь вернуть ее вам для напоминания об этом вечере.
— Разве это особый вечер?
— Я чувствую, что да.
— Но мы едва перекинулись двумя-тремя словами за весь день.
— Я — терпеливый человек. — Он подобрал край моей юбки своей рукой. — Я видел, что вам с Мэрион пришлось починить вещь, так что старался не высовываться, чтобы не мешать вам. Ваши девушки для вас на первом плане. Вы ставите их даже впереди себя.
— Большую часть времени.
— Вы ведь думали о Джо и Терезе, не так ли?
— Как вы догадались?
— После десятилетия проживания в одном пансионе с вами…
— С перерывами, — выпалила я.
— …я кое в чем разбираюсь.
Я набрала песок в сложенные ковшиком ладони и пустила его струйкой между пальцами.
— В чем, например?
— Мне известно, что вы любите и море, и поэзию, и цветы, и стекло, и свою работу.
— Все верно.
— И вы любите девушек своего отдела, а возможно, даже мистера Тиффани. — Бернард помешал угли в костре, и новые языки пламени вырвались из них. — И вы ненавидите ханжество.
Под его проницательным взглядом голова моя дернулась.
Задумчивое, даже несколько удивленное выражение на мгновение появилось на его лице, когда он произнес:
— И я знаю, что вы вздрогнули, когда я обнял вас, но все равно прильнули ко мне.
— Я просто не хотела, чтобы нам обоим поставили это в вину. Это был бы наихудший вид ханжества. Я бы не выдержала, если…
— Клара, остановитесь. — Он взял меня за руку. — Я не женат, если это то, о чем вы думаете.
Внезапно прилив жара охватил меня, и я отшатнулась.
— Алистер сказал, что вы помолвлены.
— Был. И женат был.
— Что же случилось?
— Вы настолько правильная, что это удерживало меня от откровений. Я ждал, что вы спросите, но, когда вы не сделали этого, мне показалось, что вас это не интересовало.
— Интересовало. И интересует.
Раздражение потоком хлынуло из Бернарда.
— Вы, знаете ли, — парадокс. Во многих отношениях вы — современная женщина, но все еще не можете сбросить с себя путы викторианского этикета.
При этих словах я заерзала.
— Может, потребуется еще одно поколение для создания полностью эмансипированных женщин. Расскажите же мне. Пожалуйста.
— Я был помолвлен, когда увидел, как вы попались на крючок личности Эдвина, и я женился на женщине по имени Анна после того, как вы с ним уехали. Это был импульсивный поступок, о чем я сожалел, потому что нанес рану человеку, который проявлял только доброту по отношению ко мне. Анна тоже являла собой настоящую личность. Она была старшей медсестрой в детской палате «Благотворительного общества медсестер» на Генри-стрит.
— Я знаю, где это. Нижний Ист-Сайд. Я порекомендовала матери одной из моих девушек отправиться туда.
— Анна дневала и ночевала в этой палате — обосновалась основательно, — чтобы быть немедленно в распоряжении пациентов в случае кризиса. Она была чрезвычайно предана своему делу. Я несколько раз пытался жить там с ней в ее крошечной комнатке. Это было невыносимо: дети ночь напролет ревели благим матом, а Анна всю ночь ежечасно вскакивала с постели. Я не обладаю рвением социального работника, как ваш Эдвин. Я хотел, чтобы мы обзавелись квартирой, как подобает супружеской паре, но она отказалась покинуть больницу, так что я проводил с ней обеденные часы и те дни, когда она была свободна. После ее изнурительных дежурств днем и ночью для меня уже не оставалось ничего.
Потратив несколько минут, чтобы переварить эту новость, я поняла, что наше положение было сходным.
— Мы оба пали жертвой неистовой преданности делу.
Бернард провел рукой по волосам. Уставившись в огонь, он медленно кивнул.
— Однажды она поехала со мной в отпуск в Лондон, а в другой раз в Бостон и штат Мэн, но это было все, что она могла себе позволить. Так что я возвратился в пансион ждать лучших времен.
— И они настали?