Клара и тень

– Там камеры, – сказал Герардо. Это были его первые слова. – Поэтому я не хотел говорить в доме. В углах стен спрятаны камеры. Если не присмотреться, их не видно. Они все записывают, даже в темноте. Потом Мэтр просматривает записи и отбраковывает позы, жесты и методы. – Он скривил рот и неохотно улыбнулся: – Наверное, теперь он отбракует меня.

– Сам… Мэтр?

Она не хотела задавать самый важный для нее вопрос, но ее сердце колотилось так сильно, что, не сводя глаз с Герардо, она почти могла слышать его стук.

– Да. Что с того, что тебе об этом скажу я… Ты, наверное, знала об этом с самого начала. Тебя будет писать сам Мэтр, лично Бруно ван Тисх. Это он тебя нанял. Ты будешь одной из фигур коллекции «Рембрандт». Поздравляю. Ведь этого ты больше всего хотела, так ведь?

Она не ответила. Она действительно хотела этого больше всего. И вот оно. Получилось. Она достигла своей цели, своей главной цели. Однако это известие пришло вот так, во время прогулки в халате по этой дурацкой сельской местности, из уст этого бездаря, этой бестолочи, этого тупицы, которого у нее уже не было сил ненавидеть.

– Я никогда не видела самого ван Тисха, – произнесла она, чтобы что-то сказать.

– Ты видела его со дня приезда в этот дом, – усмехнулся Герардо. – Мужчина, сфотографированный со спины, портрет которого висит в столовой, – это он. Снимок сделал какой-то знаменитый мужик, Стерлинг, по-моему, его зовут…

Клара сосредоточенно вспоминала силуэт того человека спиной, погруженного в темноту, который так привлекал ее внимание со дня приезда в этот дом, эту молчаливую трагическую фигуру с черными волосами… Как же она раньше не догадалась?

Ван Тисх. Мэтр. Тень.

– Мэтр сделает на тебе последние штрихи, дружочек, – пояснил Герардо. – Ты не рада?

– Рада, – ответила она.

Взошло солнце. Первые проблески золотыми лучиками проползли за спиной у Клары. Деревья, деревянные заборы, дорогу и ее тело омыло светом, и они отбросили тень. Герардо шагал, засунув руки в карманы, уставясь в землю. Он заговорил словно сам с собой:

– Знаешь, мы с Юстусом уже довольно давно готовим эскизы для Мэтра и Стейна. Для коллекции «Рембрандт», к примеру, мы уже поработали над двумя фигурами, не считая тебя. И с некоторыми мы могли «прыгнуть в пустоту», но все они вовремя тормозят. Всегда тормозят. Мы с Улем могли дойти с тобой до края,но мы думали, что ты затормозишь, как вчера вечером… Если бы ты снова уступила сегодня утром, ты бы остановила весь процесс! Какого черта ты не затормозила?

– Почему ты не пошел до конца?

Голос Клары был невозмутим. Герардо посмотрел на нее, но ничего не ответил.

Клара вдруг почувствовала, что не может сдержать гнев. Она излила его медленно, не сводя с него глаз:

– С самого начала ты только старался меня испортить. Вчера во время перерыва ты сказал мне то, что не должен был говорить… Ты раскрыл мне метод, которым пользовался Уль!..

– Знаю! Я просто хотел тебе помочь. Я боялся, что мы можем сделать тебе больно!

– Почему ты просто не писал меня, как Уль?

– У Уля в этой игре преимущество.

Ей показалось, что, если б Герардо подумал, прежде чем говорить, он бы прикусил язык. Его лицо вдруг залилось краской. Он отвел глаза.

– Ну, я хотел сказать, что я не такой… Юстусу ты никогда не могла бы… Ладно, это тут ни при чем… Я хотел сказать, что с тобой ему легче притворяться, вести себя холоднее, чем я. Поэтому он с самого начала взял инициативу на себя.

Она в замешательстве смотрела на него. Казалось невероятным, что Герардо намекнул на склонности своего коллеги, чтобы оправдать свои собственные ошибки.

– Нам нужно было создать вокруг тебя атмосферу постоянных приставаний, – продолжал Герардо. – Сексуального шантажа и слежки. С того самого времени, как тебя наняли в Мадриде, отдел искусства старался, чтобы ты ощущала, что за тобой следят. Мы с Юстусом по очереди ходили по ночам к дому и заглядывали в окно спальни. Мы шумели, чтобы ты проснулась и нас увидала. У отдела по уходу за картинами были указания давать тебе другие объяснения, более успокаивающие. Так у нас был фактор неожиданности на тот случай, когда мы решим, как сегодня, провести по тебе более резкий мазок. Потом по утрам мы разыгрывали ссоры, чтобы ты поверила, что Юстус – противный тип, злоупотребляющий своим положением с женщинами-полотнами. На самом деле Уль – прекраснейший человек… Все это тесно связано с той картиной, которую мы тобой пишем. Это полотно Рембрандта, только я не могу сказать какое…

– Указания поступили прямо от Мэтра, правда? – Клара не сводила с глаз Герардо свои желтоватые загрунтованные, безбровые глаза без ресниц. – По поводу сегодняшнего «прыжка в пустоту». Ван Тисх хотел добыть из меня какое-то выражение, так ведь? – От отчаяния и злости она едва могла говорить. Сделала передышку и набрала воздуха. – И ты запоролвесь рисунок. Все запорол. Я уже выходила утром… Я была ужепочти нарисована, почти готова, а ты!.. Ты взял меня, смял, превратил в комок бумаги и выбросил ко всем чертям!