Клара и тень

– Отойдите к стене и продолжайте глядеть в зеркало оттуда… Вот так… Точно, когда вы смотрите на себя издалека, ваше выражение меняется… Становится более напряженным.Около машины этопропало, когда вы подошли ближе… Почему?… Вам нужно разглядывать себя издалека… Нужно видеть свое изображение на определенном расстоянии… Далекое изображение… Или, может, уменьшенное?…Я видел это выражение, когда подошел к вам в «Пластик Бос»! Но в этот момент рядом не было зерка… – Он остановился и поднял палец: – На мне были очки! Очки!.. Этот предмет вам о чем-нибудь говорит?

Кларе показалось, что особого потрясения у нее не было заметно, но ван Тисх его уловил. Он подошел к ней, не снимая очков, взял лицо руками и заговорил с ней почти мягким голосом:

– Расскажите. Ну же, расскажите. В нас есть вещи легкие, хрупкие и родные, как дети. Малейшие подробности, которые важнее всей нашей жизни. Я знаю, что вы стараетесь вспомнить нечто подобное.

Малюсенькая Клара смотрела на Клару из стекол очков ван Тисха. Слова послушно выскочили из ее губ на бесконечном расстоянии от ее ошеломленного разума.

– Да, такое есть, – прошептала она. – Но я никогда не придавала этому большого значения.

– Именно это и есть самое важное, – сказал ван Тисх. – Рассказывайте.

– Однажды ночью отец вошел в мою комнату… Это было когда он уже заболел…

– Продолжайте. Но все время смотрите в мои очки.

– Он разбудил меня. Разбудил и напугал. Но он уже был болен…

– Продолжайте.

– Он придвинул свое лицо очень близко к моему… очень близко…

– Он зажег свет?

– Лампу на тумбочке.

– Продолжайте. Что он сделал потом?

– Он очень придвинул свое лицо к моему, – повторила Клара. – Он ничего не сделал, только это. На нем были очки. У моего отца были очень большие очки. Мне они всегда казались большими. Очень большими.

– И вы увидели в них себя.

– Да, наверное, да… Теперь вспоминаю… Я увидела в стеклах свое лицо. На минуту я подумала о картине: оправа была толстой и походила на раму… Я была в стекле…

– Продолжайте! Что случилось потом?

– Отец сказал мне какие-то непонятные слова. «Что такое, папа?» – спросила я. Но он только шевелил губами. Внезапно, не знаю почему, я подумала, что это не мой отец был со мной, а другой человек. «Папа, это ты?» – спросила я. А он мне не ответил. Это меня очень напугало. Я снова спросила: «Папа! Пожалуйста, скажи, это ты?» Но он не ответил. Я расплакалась, а он ушел из комнаты.

– Замечательно, – сказал ван Тисх. – Замолчите наконец. Замечательно. – Он знаками подозвал Уля и Герардо. – Ее выражение сейчас… Лицо, полное ужаса и сострадания, любви и страха. Замечательно. Прорвало. Я написал ее. Она моя.

Он повернулся к помощникам и заговорил по-голландски. Она поняла, что он говорит о картине. Дает им указания. Его поведение полностью изменилось, теперь он не был ни злым, ни взволнованным. Он будто размышлял вслух, погруженный в элементарные технические сложности. Потом он замолчал и снова взглянул на Клару. Еще погруженная в только что всплывшее в памяти напряжение, она слабо улыбнулась.

– Но я никогда не думала, что этот случай в детстве наложит на меня такой необычный отпечаток… Я… Отец был очень болен и… и поэтому так себя вел. Он не хотел мне сделать ничего плохого… Со временем я поняла…

– Мне не важно, наложил он на вас отпечаток или нет, – сухо ответил ван Тисх. – Я художник по людям, а не психоаналитик. Кроме того, я уже сказал, что вы меня совершенно не интересуете, так что приберегите свои глупые соображения. Я получил то, что искал. Перед вами мы поставим скрытое зеркало, так что зрители его не увидят, но вы будете в нем отражаться. И все.

С Кларой он больше не говорил. Отдал последние указания Герардо и Улю и покинул дом. «Мерседес» тронулся с места. Потом наступила тишина.

* * *

Из ванны она вышла, завернувшись в полотенце, с вновь посветлевшими волосами, без бровей, с загрунтованной кожей. Герардо сидел на полу в гостиной, опираясь спиной о стену. Увидев ее, он встал и протянул ей сложенный лист бумаги. Это была цветная ксерокопия классической картины.

– Наверное, тебе уже можно узнать. Она называется «Сусанна и старцы». Рембрандт написал ее около 1647 года. Знаешь эту историю?… Она из Библии…

И он рассказал. Сусанна была благочестивой молодой женщиной, и муж ее был праведным человеком. Два старых судьи пристали к ней, когда она собиралась купаться в саду своего дома. Она отказалась угодить им, и старцы обвинили ее в прелюбодеянии. Ее приговорили к смерти, но Даниил, мудрый судья, спас ее в последнюю минуту, доказав, что обвинение лживо.

– На картине Рембрандта Сусанна с темно-рыжими волосами только что разделась, на ней осталась одна сорочка… Сзади показались старцы… Они бросаются на нее… Одна нога у нее уже в воде, словно один из старцев ее толкнул…

Именно такой эскиз из нее делали с самого начала, пояснил он: рыжие волосы, нагота, ночная слежка, приставания и унижения со стороны двух мужчин. Весь гипердраматизм крутился вокруг этих идей.