Клара и тень

Однажды их посетил посредственный художник. Ей нужно было слушаться всех его указаний, чтобы фотографии вышли удачными и великие захотели ее купить. Этот человек отвел ее в сад и начал работать над этюдом, а отец фотографировал ее с крыльца. На протяжении шести часов Эйприл испробовала более тридцати разных поз. Отец запретил ей употреблять во время проб пищу или жидкости: возможно, эта мера была необходимой – картины при позировании не могли ни есть, ни пить, – но несколько суровой. Она была измождена, и поэтому у нее не очень получалось, или художник хотел, чтобы она старалась еще больше, ясно одно: они начали спорить, и отец пришел разбираться. «Я все делаю хорошо!» – крикнула она. И увидела, как отец снимает ремень. Мисс Вуд прекрасно помнит, что он обрушил его не со всех сил, но она была голой, ей было только двенадцать лет, и так или иначе, удар оказался жесточайшим. Она с криком убежала. Отец позвал ее: «Иди сюда». Она снова подошла, вся дрожа, и получила еще один удар. Все произошло перед взиравшим на эту сцену художником.

– А теперь послушай меня, – сказал Роберт Вуд с бесконечным спокойствием. – Никогда не делай что-нибудь хорошо.Ты должна все делать отлично. Не забывай, Эйприл. Делать что-то хорошо –значит делать это плохо.Потому что, если тебя одолеют в малом, ты сразу же проиграешь в большом.

«Ты был прав, мне нужно было вовремя это понять».

Она начала медленно одеваться.

«Еще ты говорил: «Может, ты думаешь, что мне нравится тебя мучить, Эйприл, но я хочу, чтобы ты поняла: ради искусства надо отдать все. Недостаточно одной жертвы. Надо отдать все. Искусство ненасытно».

В то время она не смогла этого понять. Потом – да. Искусство требовало всего, потому что взамен оно давало тебе вечное наслаждение. Что по сравнению с этим значили тела? Тела агонизируют в больницах, истыканные резиновыми трубками, или их до слез хлещут кожаными ремнями, но искусство остается в веках, в далеких мирах неосязаемого. Она поняла и приняла это. До сих пор все шло хорошо. Теперь перед ней стояла страшная проблема, чудовищное несовершенство. Но она одержит победу и здесь.

«Ты очень хитер. Кто бы ты ни был, Художник или модель, признаю, ты хорош. Но я лучше тебя. Клянусь, я не допущу, чтобы ты уничтожил еще одно полотно ван Тисха. Клянусь, что буду охранять картины ван Тисха всеми своими силами. Клянусь, я не позволю, чтобы еще одна работа Мэтра погибла. Клянусь, я не допущу больше ни единой ошибки…»

Блузка, брюки, неизменные солнечные очки, короткие волосы с пробором направо. Ей удалось одеться.

Тогда она задумалась, что делать дальше.

От критиков не было никакой пользы, это очевидно. Вообще когда-нибудь от критиков была польза? Хороший вопрос, но плохой момент для ответа, сказала себе мисс Вуд. От художника пользы тоже не было. Однако полностью отказываться от плана неразумно. Необходимовыбрать одну картину. И она не могла позволить себе роскошь ошибиться: выбранная ею картина должна иметь все шансы на то, чтобы именно ее избрал Художник.

В ее пользу говорило только одно: она знала, что две уничтоженные работы были прямосвязаны с жизнью ван Тисха, с его прошлым.Были все основания предполагать, что с третьей будет то же самое. Возможно, это и есть «Христос», но ей было нужно доказательство. Нечто, что подтвердит: ее выбор верен.

Необходимо было узнать прошлое ван Тисха. Быть может, в нем кроется информация, которую можно будет связать с одной из картин «Рембрандта».

Она сняла трубку и набрала номер.

Решение было принято. Она изучит прошлое Мэтра единственно возможным способом.

Самое худшее в работе роскошного украшения, по мнению Сьюзен Кэбот, это то, что всегда нужно быть в распоряжении заказчика. У картин обычно есть четкое расписание. Это, конечно, плюс, хоть многим и приходится работать больше десяти – двенадцати часов в день. Зато украшениям и утвари нужно всегда быть готовыми и бежать, куда им скажут, в ту самую минуту, когда им об этом скажут, не важно, день или ночь на дворе, идет ли дождь и хочется ли им этого. А если две недели сидишь взаперти, тем хуже для тебя.