Монтагю, получивший от Карла II титул графа Сэндвича, был не просто карьеристом, вовремя сменившим хозяина, а выдающимся ученым, математиком в широком, возрожденческом, смысле, астрономом, одним из основателей Королевского общества, автором любопытных описаний совершенных им плаваний. Тот же Пепис, сам в высшей степени образованный и состоявшийся, признавал, что Монтагю превосходил его по способностям и личным качества. Сэндвич не стал фигурой первого плана в политике, от него подчас требовался такт и выдержанность, например, во флотской службе под командой Джеймса, герцога Йоркского, ставшего Верховным адмиралом, ревностно относившегося к этому званию. Монтагю его превосходил. Возможно, этому способствовал характер адмирала, помогавший ему ладить с разными людьми. Кларендон писал: «Он был джентльменом, обладавшим таким привлекательным характером и поведением, что у него не могло быть врагов. Он обладал такими хорошими качествами и был так легок в общении, что ладил со всеми. Те, кто не знал его близко или был с королем все время, тогда как он оставался верен Кромвелю, не знали, как рано он раскаялся, как он рисковал, как это было опасно для него, и полагали, что король слишком щедр на награды для него. Другие, кто знали его лучше, но принадлежали к иной партии, считали, что внесли не меньший вклад в революцию, чем он, смотрели на него с долей гнева как на счастливчика, успевшего раньше их договориться об условиях. На самом деле в королевстве нет никого, кто бы в меньшей степени заслуживал таких обвинений. Он достиг своего положения, не вкрадываясь в доверие и не используя знакомства. Поступать так было для него неприемлемо» [10,
После роспуска парламента и решения о созыве Конвента, когда, по сообщению Пеписа, все уже открыто говорили о восстановлении монархии, Монк продолжал, как утверждал Кларендон, «оставаться в тоске и недоумении из-за нежданно свалившегося на него огромного бремени». Он консультировался с разными людьми, избегая, однако, приверженцев королевской партии. Генерал «то ли по приглашению, то ли по своей инициативе» участвовал в переговорах в доме герцога Нортумберленда, на которых присутствовало несколько лордов, в том числе граф Манчестер, а также ряд парламентариев, умеренных пресвитериан. Большинство сошлось на том, что для их безопасности «король должен быть восстановлен в своих правах, а церкви возвращена ее собственность» [