Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Сравнивая ее с сочинениями других современников о гражданской войне, он ставил вопрос: в какой мере этот труд можно считать оригинальным? Он полагал, что судить об этом трудно, поскольку устная традиция утрачена. Нам не дано знать о характере обыденных представлений об эпохе гражданских войн и междуцарствия, какие ходили слухи, сплетни, какие разговоры велись. Мнение историка состоит в том, что читатели, ознакомившиеся с первым изданием труда Кларендона, вряд ли узнали из него много нового, вряд ли увидели новизну в его интерпретации событий. В то же время и они наверняка признавали, что ему удалось высветить многие вещи, которые у других авторов оставались в тени. Мак Гилври полагал, что Кларендон «жадно подхватил существовавшие идеи, но как мыслитель он был традиционен и даже банален; при всей широте интересов и бесподобной способности к синтезу, он не был оригинальнее любого другого отставного государственного деятеля, принявшегося писать мемуары в появившееся у него свободное время» [70, 224]. Правда, историк тут же оговаривался, что он, возможно, ошибается, и в любом случае его слова не подрывают «высокого статуса» Кларендона. Будь тот оригинальнее, то не стал бы, может быть, так знаменит в качестве великого историка. Как бы опровергая Мак Гилливри, Р. Харрис писал о реакции современников, помнивших годы междуцарствия, на выход «Истории мятежа» в 1702 году. Пепис сообщал, что читал ее «с аппетитом»; «никто никогда не рассказывал и не мог рассказать ту великую историю лучше, чем сделала эта рука и этот дух». Эвлин называл Кларендона «благородным Полибием». Характеры описаны им «со справедливостью и сдержанностью, без примеси страсти и реванша» [48, 416–417].

Критичен к Кларендону английский историк Р. Хаттон, солидаризировавшийся с критикой Фирта как в целом, так и на уровне отдельных эпизодов войны. Например, он утверждал: Кларендон намеренно искажал свидетельства для создания впечатления, что естественной опорой парламентариев были средние и низшие сословия, выйдя за пределы объективности, вытекающей из источников. Сила книги Кларендона такова, считал он, что до сих пор историки принимают его заключения на веру. Общий вывод, сделанный Хаттоном об «Истории мятежа», звучит критично и сурово:

«Историку гражданской войны жить с „Историей“ Кларендона, как и обойтись без нее, невозможно. С одной стороны, это целая система положений, вводящих в заблуждение. Тем, кто утверждает, что дидактическая природа „Истории“ в какой-то мере оправдывает отношение к правде, можно по справедливости ответить: если изображение событий ложно, что такими же будут уроки, из них извлеченные. С другой стороны, этот труд включает столько фактов и мнений, он написан блестящим стилем человеком, игравшим ведущую роль в описываемых событиях, поэтому его невозможно игнорировать. Ответ состоит в том, что „История“ должна быть не первым, а последним источником по данному вопросу, используемым тогда, когда все другие современные свидетельства исследованы. Только таким образом роялистское дело может быть спасено от вреда, нанесенного его репутации одним из его самых великих друзей» [57, 88].

Историки консервативной школы выражали несогласие с концепцией Гардинера и Фирта и подчеркивали как достоверность «Истории мятежа» (хотя нюансы имели место), так и важность той роли, которую ее автор сыграл в английской истории. Так, кембриджский профессор Бр. Уормолд считал, что Кларендон придерживался таких же принципов, что и Дэвид Юм в XVIII столетии; важнейшими для них были полномочия властей и свобода. В предисловии к изданию 1976 года. Уормолд приводил высказывание Юма: Кларендон «всегда был другом свободы и конституции», и никогда «ни обида, ни благодарность, ни амбиции не влияли на его неподкупный разум» [111, XXXII]. От себя он добавлял: «Интерпретация Гардинера и Фирта в большой мере строится на заключении, что эти произведения сами по себе ключ к его концепции и прошлым политическим действиям. Из этого вытекает их следующее заключение, будто его мнения и цели не претерпели никакого развития, а были постоянными на протяжении всей жизни, и что опыт пережитых им событий не влиял на его взгляды. Такую картину создают „История“ и „Жизнь“. Но такая картина, в сущности, невозможна» [111, 3]. Высокую оценку Кларендону как политику и как историку дал известнейший консервативный историк Х. Тревор-Ропер [102]. Он называл автора «Истории мятежа» «возможно, самым великим мастером иронии среди всех историков» и напоминал о некоторых оценках им исторических фигур. Так, Арандел у него «генерал, в котором не было ничего боевого, кроме наружности», а епископ Эббот «возглавлял один из самых плохих колледжей Оксфорда, для чего он имел достаточные знания».